Сан-Ремо-Драйв

Веданта-центр оказался на Вайн-стрит, к северу от Голливуда, севернее даже Франклина, где строили свои особняки актеры прежних лет. Через звезды к йогам, подумал я, выезжая на бульвар Санта-Моника. Но центр, огороженный пыльными стенами, состоял всего-навсего из запущенного оштукатуренного дома и маленького храма с тремя куполами. Перед ними, в садике с анютиными глазками и геранью, Барти, согнувшись, выдергивал сорняки. При виде меня он радостно подпрыгнул.

— Привет, брат! — Лицо его сияло. Он тряс мне руку, наверное, как Стэнли при встрече с Ливингстоном. — Это мой потерянный брат, — крикнул он; я увидел, что он обращается к смуглому человеку в балахоне, сидевшему по-турецки на веранде.

— Это не я потерялся. Ты, Барти.

Брат засмеялся высоким голосом. К моему удивлению, чайного цвета мужчина на веранде засмеялся вместе с ним. Его смех напоминал рокот.

— Нет, нет, Барти нашелся. Это ты потерялся, братик.

Свами[41]на веранде помахал рукой. Он предлагал мне подойти.

— Ты брат нашего нового друга, — сказал он. — Мы рады тебе.

— Это мой гуру, — сказал Барти. — Он показал мне свет.

Мужчина сложил ладони под подбородком. Он был толстенький, как Будда, и напоминал изваяния этого божества, которые я видел в Окружном музее: такие же толстые губы, слегка раскосые глаза и удлиненные уши. Но во лбу у него не было драгоценного камня. Я вдруг сообразил, что он есть у Барти: желвак на лбу, вспухавший от переживаний. Уж не решил ли свами, что помешанный Барти — какое-нибудь божество?

— Ты должен понять, — сказал гуру. — Мы все в неведении. Все существа надо научить их истинной природе. Даже цветы, — он показал на грядочку, кажется, нарциссов. — Они тоже должны обрести просветление.

Барти опять стоял, наклонившись, как в ту минуту, когда я вошел. Но теперь он не выдергивал растения. Он водил руками вокруг них, над ними, — так, я видел однажды, действует исполнитель на терменвоксе, меняя электрическое поле.

Свами сказал:

— Твой брат — посвященный. Он может вести их к внутренней жизни.

Не мерещится ли мне? Не гипноз ли это? Тускло-коричневые сорняки сконфуженно припали к земле, а золотистые цветы, напротив, тянулись к ладоням Барти, как подсолнухи к солнцу.

Барти, улыбаясь, поднял голову.

— Смотри, мой брат. Они тоже были авидья [42]. А теперь они нашлись.

Мы уезжали из храма в сумерках. Дороги были забиты. До пересечения Уилшира и Санта-Моники мы ползли почти час. Цветные огни Электрического фонтана уже играли вокруг индейца на пьедестале. «Радугу! Хочу радугу!» — бывало, кричал с заднего сиденья Барти, когда наш «паккард» застревал перед светофором. Взлетала зеленая вода. Взлетала розовая.

— Все еще красивый, как думаешь? — спросил я безмолвного неофита.

Он засмеялся. Он махнул рукой, как свами.

— Все эти красоты, брат, — они только иллюзия. Понимаешь, ты заблудился под покрывалом Майи [43]. Поэтому ты и едешь в Йель. Ты заворожен безделушками этого мира. Будь осторожен. Смотри, куда идешь, брат. Вещи не то, чем они тебе кажутся. А ты убил змею. Ты этим хвастался вместе с твоими друзьями. Но по глупости ты нарушил правило ахимсы [44], брат. Нет, нет, я не буду тебя винить. Ты не знал тайны: что змея была одним из лиц богини Кали.

Светофор переключился. Вереница машин продвинулась вперед. Светофор переключился обратно, но я проехал на красный; хотелось убраться от фонтана, от шлейфа брызг, разносимых ветром. Я промчался по свободному отрезку Уилшира с гольф-клубами по обеим сторонам. А Барти продолжал весело сыпать словами:

— Это была плохая карма [45]. Ты поплатишься за свои дела в другой жизни. Ты привязан к колесу страданий. В Йеле ты не узнаешь, как от него освободиться. Все эти удовольствия, все эти удачи — за них тоже придется расплачиваться. Вино! Женщины! Песня! Это ловушки, они подстерегают тебя. Я знаю, ты положил глаз на Мэдлин. Ты желаешь ее плоти. Бери ее, братик! — Тут он рассмеялся, звонко и беззаботно. И даже меня заставил улыбнуться. Я невольно подался к нему, как те его цветочки. — Но ты не избавишься от страданий и жизни. Нет, нет! Запомни мои слова. Ты будешь возвращаться. Снова и снова. Ты заново родишься ящерицей или бурундуком. Ха! Ха! Ха! Ты будешь прыгать, как жаба!