— Я пришел, потому что больше не могу. Не могу так жить… Как бы я не мечтал раньше овладеть всем этим домом, каждой его частичкой — вплоть до безделушки на каминной полке, теперь мне все опротивело. С первого дня работы здесь я загорелся этой мечтой, этой страстью — занять место своего хозяина, чтобы также тратить деньги, завлекать красивых женщин, помыкать слугами… И я поклялся, что добьюсь желаемого во что бы то ни стало. Никто не знал о моей цели, но она горела во мне, испепеляя душу… Внешне я выглядел очень спокойным и исполнительным, Мильгрей даже стал особо ценить меня, но знал бы он, что творилось у меня внутри! Какими словами я его бранил, пока возил в автомобиле по разным поручениям!
С детства я хотел быть властителем. Мне казалось, что друзья с кривыми усмешками смотрят мне вслед потому лишь, что я беден… Что женщины отворачиваются от меня лишь только поэтому… А когда я однажды увидел, как глазели на Мильгрея те красотки, дочери богатеньких папочек, — как собаки, которые гипнотизируют взглядом колбасу на базаре, — мне стало противно. А еще обидно. Мильгрей даже бровью на них не повел — эдакий гордец! «Ему совсем ни к чему возможности, которыми он располагает. Это ошибка, и ее нужно исправить», — подумал я.
Эмиль очнулся от забытья, вздохнул, порылся в кармане, но, не найдя там сигареты, вздохнул вторично.
— Не знаю, для чего я тебе все это рассказываю. Ты ведь меня все равно не поймешь, милая праведница! — горько усмехнулся он. — Но я все же закончу, — с каким-то ожесточением возразил сам себе Эмиль и посмотрел вдаль.
Сандра сидела неподвижно, стараясь не шевелиться, дабы случайным скрипом не нарушить нить его рассуждений. Над ними повис гнет скорого признания — она чувствовала это всеми фибрами своей души.
— Однажды, — продолжал Эмиль после тщетной попытки закурить, — я подслушал разговор своих господ за обеденным столом. Барышня Милретт поведала Мильгрею о том, как один богач, узнав о своей скорой кончине, отписал все состояние верному слуге, оставив родственников ни с чем. Это был старый маразматик, нервный, вечно всем недовольный скряга. Он был обозлен на весь мир, а в первую очередь — на своих родных деток. «Я поступил бы также», — сказал Мильгрей — он вообще вряд ли тогда понял, о чем идет разговор и вскоре совсем позабыл его, но я — нет. Сам того не ведая, Мильгрей подкинул мне занятную идею, и я с тех пор не знал покоя, мучительно обдумывая план своих будущих действий, просчитывая все до мелочей. Мне до того опротивело подчиняться, так захотелось положить этому конец, что я решился. Это был риск. Это было преступление, хотя я тогда еще не отдавал себе отчета, во что ввязываюсь.
Часто для одиноких людей большую ценность представляют их слуги — те, кто каждый день заботится о них больше, чем самые близкие родственники. В таком случае есть шанс, что умирающий богач осчастливит одного из своих верных прислужников, тем самым отблагодарив его за труды. Стоило мне на миг представить, как мой господин дрожащей от слабости рукой вписывает мое имя в завещание, и я совсем потерял рассудок. Я не мог ни есть, ни спать, а только размышлял о том, как приступить к осуществлению плана. Я долгое время присматривался к своему хозяину, изучал его характер, и пришел к обнадеживающему выводу: при случае Мильгрею решительно некому завещать свое имущество! Возлюбленной у него, как таковой, не было — девку, с которой он поддерживал тайную связь, я в расчет не брал; его подопечные владели собственным домом. Друзей у Мильгрея не было тоже, он вообще отличался скрытностью. У меня за спиной будто выросли крылья. Я принялся так рьяно выслуживаться перед своим хозяином, что поначалу вызвал у него легкую оторопь. Это понятно: я из кожи лез вон, лишь бы обратить на себя внимание. Спустя время я стал своему господину почти другом… — Эмиль поспешно отвернулся, чтобы скрыть обуревающий его стыд. — Он поверил мне, как своему старшему брату, а я… Впрочем, что махать кулаками после драки! Мне теперь нужно просто выговориться, а ты единственная, кто может меня выслушать…
Решающую роль в этом деле сыграла история с Жанни Лагерцин. Хозяин всеми силами скрывал свою связь с проституткой. Сначала он просил меня высаживать его за два квартала до постыдного места, чтобы я ничего не заподозрил. Он не мог знать, что я уже давно отслеживаю каждый его шаг… И вот однажды, на свой страх и риск мне пришлось поступить дерзко. Мильгрей полагал, что никто на свете не подозревает о его пассии. Можешь себе представить весь ужас высокородного аристократа, когда какой-то шоферишка вдруг заявил ему: «Я знаю о вас и Жанни. Вам нечего меня опасаться». Он страшно побледнел, начал лопотать, что решительно не понимает, о чем я ему говорю. Тогда я повторил свои слова. Он залился краской, а потом обратил на меня взгляд невинного ягненка: «Ты ведь никому не скажешь, Эмиль?» «Вы можете на меня полагаться», — торжественно поклялся я.