Сандра (СИ)

Захотелось завтра же — нет: прямо сейчас распродать все доставшееся ей наследство, развеять эти злосчастные деньги по ветру и уплыть обратно к матери. Сандре уже ничего не хотелось ни от города, ни от людей. Выходило, что жестокий завистник, добывающий богатство для себя, сбежал, замученный запоздалым раскаянием, оставив свою добычу ей, и девушка уже чувствовала себя соучастницей преступления. «Лаэрт, прости меня, что не сумела тебя сберечь, что была столь глупа и легкомысленна!» — думала Сандра, а слезы все текли по ее влажным щекам…

Эмиль исчез. Машину, на которой он уехал, нашли разбитой, врезавшейся в столб на другом конце города, а сам шофер бесследно растворился в предрассветном тумане.

Часть пятая

Назад дороги нет

26

Прорвало плотину одиночества, и спальня наполнилась гомоном молодых голосов:

— Где ты пропадала?

— Почему ты не хотела нас видеть?

— Почему Эмиль такой странный? — засыпали Сандру вопросами и упреками непоседливые сестры. Ворвавшись в комнату, как резвый вешний ветер, девочки сперва заключили ее в теплые дружеские объятья, а уж потом посыпались нескончаемые расспросы.

Сандра слишком устала. В прошедшую ночь она не сомкнула глаз, поэтому, наверное, отвечала невпопад, заикалась, да и вообще выглядела больной, что тут же было замечено подопечными.

— Что с тобой, Сандра? — насупившись, спросила Миля, с беспокойством оглядывая ее, как доктор на осмотре.

— Ты выглядишь ужасно! — в тон сестре пропищала Доминик. — Эмиль сказал нам, что ты никого не хочешь видеть, потому что…

— …очень расстроена из-за Эрти, — докончила за нее Милретт. У них вообще была такая манера разговора: если начинала одна, то другая обязательно заканчивала начатую фразу. Только теперь Сандра почувствовала, насколько измучена. Голова раскалывалась от боли, а от одного упоминания имени «Эмиль» девушку бросало в дрожь. Хотелось вытолкать назойливых сестер, захлопнуть за ними дверь и разрыдаться. Ведь они ничего не поймут! Да и стоит ли пугать их лишними подробностями, чтобы потом им по ночам снились кошмары?..

Сандра сидела на смятой постели, в грязном, превратившемся в лохмотья платье, среди беспорядка и духоты. Миля и Ники переглянулись и кликнули слуг.

Обстановка старинного особняка действовала на Сандру угнетающе: она готова была поклясться, что согласилась бы жить где угодно, но только не здесь, где все слишком явно напоминало ей возлюбленного и ее вину перед ним.

— Что с твоим платьем? — воскликнула Миля.

— Порвалось, — бесчувственно отвечала Сандра.

— Порвалось?! Ты так это называешь?! — возмущенно вскричала та. — Ты выглядишь так, будто тебя неделю морили голодом!

«Так и есть», — хотелось ей ответить, но она сдержалась и только слабо улыбнулась в ответ.

— Эмиль говорил, что…

Это становилось невозможным: слушать, какую лапшу вешал им на уши этот преступник, невольно вспоминая его вчерашние пьяные излияния, поэтому Сандра резко оборвала сестер:

— Эмиль у нас больше не работает.

— Что?! Почему?! — натолкнулась она на стену еще большего непонимания.

— Он напился, и я уволила его… вчера на правах хозяйки этого дома, — сказала Сандра и сама удивилась, как легко солгала. Да, теперь многое изменилось: она стала другой, как и мир вокруг нее из радужного вдруг сделался черно-белым.

«Милые эгоистки, — думала девушка, безразлично взирая на холеные лица сестер, еще острее ощущая свою оторванность от их беззаботного мирка. А какими родными они казались ей раньше! Теперь все встало на свои места: Милретт и Доминик не могли столь же сильно грустить по своему опекуну, потому что они никогда не любили его так, как полюбила его Сандра. Они не знали о нем всей правды, которую, наверное, и не хотели бы знать. Это были вечные дети, не желающие взрослеть душой. Им было вполне достаточно существования, отгороженного от суровой реальности плотными заслонами лжи; их обманывали, желая уберечь от потрясений, а они довольно поглощали эту ложь и особо не пытались докопаться до истины.

— Нам всем нужно смириться, — с наигранно горестным вздохом произнесла Миля, теребя толстую каштановую косу, — Эрти никогда не вернется, а нам нужно жить дальше, ведь ему уже не будет легче от наших страданий. Если бы он захотел, то мы оставались бы с ним до самой последней его минуты, мы бы поддерживали его… Но даже в таком случае убиваться горем — не выход.

— А я как подумаю, что нам придется теперь носить траур, так мне уже делается нехорошо, — несмело призналась Ники, подкатив глаза к потолку.

«Милые эгоистки», — снова подумала Сандра и молча вышла в коридор, где прислуга надраивала красно-желтую ковровую дорожку. Увидя молодую вдову, работницы мигом остановились, выпрямились и с чувством выполненного долга отрапортовали:

— Доброе утро, госпожа Мильгрей!