Санджар Непобедимый

— Бог! Слышишь ты меня, бог всемилостивый? Пошли смерть кровавому курбаши Кудрату! Молю тебя, пусть смерть его будет нелегкая!

— О–омин! — хором сказали старики и молитвенно провели руками по лицам и бородам.

Под звуки далекой битвы кишлак Джума хоронил Касыма.

XII

Видно, проклятие матери настигло могущественного курбаши, всесильного гиссарского бека, наместника самого эмира бухарского, носителя всех высоких званий и чинов эмирата, бывшего вельможу ханского дворца Али–мардана, по прозвищу Кудрат–бий.

Много дней Кошуба с помощью Санджара плел сеть. Отряды красноармейцев и добровольцев медленно, шаг за шагом, оттесняли басмачей от афганской границы через Бабатаг к северу и, наконец, прижали их к Гиссарскому снеговому хребту. Клетка захлопнулась…

Под ожесточенным огнем красных конников обезумевшие от страха басмачи, побросав коней, новенькие английские винтовки, добычу, бросились в горы. Они бежали мимо ханаки Хызра Пайгамбара и, стеная, протягивали руки к вековым вязам, таинственно шумевшим в свете луны. Бандиты бросались к воротам святыни. Колотили толстые доски кулаками, царапали ногтями, пытаясь проникнуть внутрь, но на их нетерпеливый стук глухой голос отвечал:

— Проходите, проходите… Мир вам…

Высились мрачные порталы здания, мертвенно поблескивали купола. Черные тени падали на землю, и басмачам казалось, что нет лучшей крепости, чем ханака, что в ней можно найти спасение.

И снова воины ислама стучались в ворота исламской святыни и со слезами вопили:

— Откройте!

— Идите мимо…

— Проклятые, откройте!

— Не богохульствуйте! Место молитвы не станет местом битвы.

И басмачи бежали в каменистые ущелья, где натыкались на бойцов Санджара. Посвистывали пули. Далеко по долине неслись жалобные вопли сдающихся на милость: «Аман! Аман!»

На тропинке, взбегавшей из сая к святилищу, пуля поразила Кудрат–бия.

Хрипя, цепляясь еще сохранившими силу руками за седло, он опустился на придорожный камень. Мимо бежали его бандиты, но они оставались глухи и немы к мольбам курбаши. Прошли времена, когда его слова были законом, когда его имя заставляло их трепетать.

Еще год, полгода назад, может быть, они отстаивали бы Кудрат–бия грудью и сложили бы за него свои головы. Сейчас каждый думал только о том, чтобы унести ноги.

Затуманенным взором следил Кудрат–бий, как мимо, ведя на поводу лошадь, прошел ясаул, поддерживая простреленную руку, безмолвно, как тень, проскользнул Безбородый.

— Донесите меня до хауза, — простонал курбаши. Никто не обернулся.

Он терял сознание.

Облако затянуло луну. Кудрат–бий, открыл глаза, на него смотрел Ниязбек.

— Боже! — сказал он, узнав Кудрат–бия. — Что с вами?

— Умираю, — простонал курбаши, — я ранен…

На тропинке появились два басмача. Не разобрав, кто перед ними, они выставили перед собой руки и отчаянно завопили:

— Аман! Аман! — и в ужасе попятились назад.

— Да молчите вы! — прикрикнул Ниязбек.

Разглядев белую чалму и черную бороду, басмачи умолкли, но все еще жались в страхе друг к другу. Оружия у них не было. На шеях позвякивали конские уздечки, которые, по старинному обычаю, сдающиеся воины вешали на себя в знак покорности.

— Трусы!.. Зайцы!..

Разразившись бранью, Ниязбек заставил нукеров поднять грузного курбаши на лошадь. Медленным шагом двинулись они по узкой дорожке, поддерживая с обеих сторон тихо стонущего Кудрат–бия.

За чуть серевшим кирпичным зданием ханаки всадники свернули прямо в заросли. Видно, Ниязбек хорошо знал место; он вел своих спутников уверенно. Продравшись сквозь высокие кусты, они сразу же выбрались на открытый склон холма. Лошади, хрипя и фыркая, начали пятиться назад. Кругом в мутном свете ночи белели надгробия.

Сухая колючка потрескивала под копытами коней. Из–за стены, примыкавшей к кладбищу, донесся шум. С высоты седла Ниязбек мог разглядеть, что делается за стеной ханаки.

Слабый боковой свет озарял дикие лица дервишей. Они передвигались на определенном расстоянии друг от друга вдоль галереи, кружась на одной ноге. Одну руку дервиши держали поднятой вверх, другая была опущена. Посреди круга стоял пир и ритмично ударял ногой об пол. Слышалось не то пение, не то странная музыка, сопровождавшаяся глухими выкриками…

В мазаре происходил зикр — священный танец радения.

Но сейчас было не до молитв, и Ниязбек бесцеремонно крикнул:

— Эй, ишан, эй!

Никто не ответил. Дервиши продолжали кружиться.

— Эй, ишан!

Шумели деревья, где–то ворчала, плескаясь, речка, звенела старинная мелодия. Кудрат–бий застонал:

— Дайте подушку, дайте прилечь… кровь уходит.

Тогда Ниязбек соскочил с коня и исчез в тени, падающей от стены. Опять прозвучал его голос:

— Эй, ишан!

— Что надо?

Звякнул затвор калитки, послышались голоса. Ниязбек, повышая голос, уговаривал. Собеседник возражал.

Послышались шаркающие шаги. Из темноты вынырнули фигуры людей. Теперь можно было разобрать, что с Ниязбекрм приковылял Ползун.

Узнав его, Кудрат–бий радостно заволновался:

— Друг! Ишан, друг! Салом–алейкум!

— Валейкум — салом! Это вы, таксыр?

— Скорее, друг! Примите ищущего убежища под святым сводом. — Он говорил с трудом, делая паузы после каждого слова.