Санитарная рубка

В тот день Караваев принимал у строителей только что выложенные плиткой дорожки, которые пересекали маленький сквер перед новым офисом в центре города. Офис этот, трехэтажный, с огромными окнами, с ярко-зеленой крышей вырос на игровой площадке, закрыв собой и оставив на задах бывшее здание детского садика, где приходилось ютиться долгое время. Караваев мечтал о таком офисе, радовался, когда он появился, к строительству относился ревностно и придирчиво, буквально мордовал работяг и их начальников, если находил недоделки. Тыкал носом и популярно объяснял, откуда у этих мастеров растут руки и из какого места сами эти мастера появились. Так было и с плиткой, когда увидел, что уложена она неровно. Топал ногами в эти плитки, ругался и вдруг краем глаза заметил, что у нижней ступени высокого крыльца, которое вело к главному входу, остановилась женщина в старом демисезонном пальто и в низко повязанном платке. Ступила на мрамор, которым были выложены ступени, взялась за блестящие металлические перила и замерла, опустив голову. Долго так стояла, затем медленно спустилась с нижней ступени и побрела по новой, только что выложенной дорожке к выходу, к железным кованым воротам.

До сегодняшнего дня Караваев не мог самому себе объяснить — по какой причине он бросил ругаться со строителями, догнал эту женщину и привел к себе в кабинет. Он ни капли не сомневался, глядя на её одежду, что перед ним просительница, а к этой публике у него со временем выработалось стойкое неприятие. Кто только ни просил денег у фирмы «Беркут»: всякие фонды, которых развелось, как тараканов у нерадивой хозяйки, артисты, художники, инвалиды, ветераны, общественники — иногда казалось, что весь Сибирск выстроился к нему в очередь. Но Караваев быстро сообразил и очередь эту бесконечную отрегулировал — запретил носить в кабинет письма с просьбами о финансовой помощи, а ответы давать короткие и одинаковые: в данный момент нет возможности… Если звонили из областной администрации или мэрии и просили принять того или иного человека, он не отказывался. Человека принимал, выслушивал, в углу прошения ставил свою размашистую подпись, дату и шлепал печать, которая всегда находилась у него под рукой. Затем звонил в колокольчик, вызывая секретаршу, отдавал ей прошение и коротко буркал:

— В бухгалтерию.

Посетитель, благодарно кланяясь, уходил счастливым, не ведая о том, что на печати, по кругу, было написано следующее: «Беркут» — не бл…дь, чтобы каждому давать!» Печать и надпись на ней Караваев придумал сам и долго хохотал, довольный, когда придумал. Просителя, получившего такую резолюцию, секретарша заносила в черный список, и бедолага уже больше никогда не мог попасть на прием или дозвониться по телефону. Впрочем, полным скупердяем Караваев не был, деньги на сторону давал, иногда немаленькие, но давал лишь в том случае, когда твердо знал, что они зря не пропадут, а принесут ему пользу.

И вот встала у него в кабинете, отказавшись присесть, женщина в старом демисезонном пальто и спокойно, без надрыва и не заискивая, поведала певучим голосом, что она мать-одиночка и сын у нее смертельно болен. Вылечить его никто не сможет, а возможно лишь одно облегчить его страдания импортным лекарством, которое стоит больших денег…

— Чего обратно-то пошла? Поднялась на ступеньку и передумала? — не удержался, спросил Караваев и поразился прозвучавшему ответу:

— Да, передумала, посмотрела на здание, увидела, что оно очень богатое, и поняла, что зря пришла. Богатые, как правило, сторонятся чужой беды, наверное, она их пугает, вот и шарахаются, как черти от ладана…

Она не просила, не унижалась, не пускала слезу, как другие, она вообще была непохожей на других. И своей непохожестью удивила Караваева, так удивила, что он ей безоговорочно поверил:

— Рецепт у тебя есть?

Женщина расстегнула верхние пуговицы пальто, откуда-то из глубины, видно, из внутреннего кармана достала бумажный лист, развернула его и осторожно положила на край стола. По сгибам лист уже залоснился, и нетрудно было догадаться, что его десятки раз разворачивали и снова складывали. И еще заметил Караваев цепким взглядом глубоко посаженных глаз, что не было у женщины в руках ни сумочки, ни пакета — все ее богатство свободно помещалось в кармане старого пальто. Он записал ее адрес, оставил рецепт у себя на столе, и она ушла, выговорив на прощание певучим голосом короткое «спасибо».