Санитарная рубка

— Абсолютно понимаю, Василий Юрьевич. Только один вопрос. Вы запретили людей из Первомайска трогать, а я уверен, что там ниточки. Еще бывшая жена Богатырева. Ваше слово…

— Тряси всех подряд, без всякого разбора тряси — вот мое слово!

Решения свои Караваев мог менять мгновенно, если этого требовали обстоятельства. Вот и сейчас, не раздумывая, отменил он свое же указание, которое давал накануне. Не до соплей стало, когда закипела такая заваруха.

Отпустил Бекишева, остался в кабинете один и долго резал на мелкие кусочки яблочную кожуру.

22

Только что распиленные доски глухо шлепались одна на другую, и штабель быстро, на глазах, поднимался вверх. Работа в этот день, с самого утра и до вечера, катилась, как по маслу — без сучка и без задоринки. Пилорама тянула исправно, мужики были трезвые и дружно, сноровисто, помогая себе ломами, скатывали с эстакады одно бревно за другим; железные пилы вгрызались в податливую древесину, щедро сыпались на землю опилки.

В такие редкие моменты, когда все ладилось и получалось само собой, в Сергея будто неведомый живчик вселялся: он не ходил, а бегал вприпрыжку, стараясь успеть и сделать сразу с десяток дел. Большекромый, как говорила в таких случаях Светлана. Заскочив на штабель, железным крюком растаскивал только что напиленные доски, укладывая их по порядку, по сторонам не смотрел и не видел, что к пилораме подъехала машина; шума мотора из-за визга пил тоже не расслышал, и дернулся от неожиданности, когда его кто-то жестко ухватил за плечо.

Обернулся, ничего не понимая. Перед ним стоял худощавый, жилистый мужик, отутюженный и отглаженный, словно по ошибке заскочивший на штабель вместо сцены, смотрел цепким взглядом, и лицо его было непроницаемо-спокойным. Сергей, удивленный опустил железный крюк, спросил:

— Тебе чего?

— Поговорить надо.

— Ну, говори. Ты кто?

Бекишев представляться не стал, не опуская цепкого взгляда, предложил:

— Давай спустимся, отойдем в сторону, а то стоим, как на выставке.

Сергей сразу почуял — ничего хорошего предстоящий разговор ему не обещает. Перехватил крюк, не выпуская его из рук, спрыгнул со штабеля и только теперь увидел иномарку, стоявшую у эстакады, а в ней — двух мордатых хлопцев, сидевших на заднем сиденье. Тоскливо подумал: «Этого мне только не хватало! И в Первомайске рэкетиры объявились!» Он нисколько не сомневался, что пожаловали именно они.

Но скоро выяснилось, что ошибся. Бекишев, когда они отошли чуть в сторону от штабеля, заговорил быстро, отрывисто и совсем не о деньгах:

— Значит так, мужик, слушай сюда и вникай. Мне надо знать, где сейчас в Сибирске находится Богатырев Николай Ильич, шурин твой. Он же был здесь на похоронах и уехал в город. К кому уехал?

«Вот оно что! А я ведь предупреждал — не лезь! Теперь расхлебывать будем! Это ведь точно караваевские! От них далеко не убежишь! Тьфу ты, черт! Не понос, так золотуха!» — От этой догадки у Сергея остро засосало под ложечкой; уж чего-чего, а вот такого неожиданного поворота он не желал. Боялся. Но вида, что боится, старался не подавать. Изо всех сил старался. Как можно спокойней ответил:

— Он хоть и шурин мне, а не докладывался. Сказал, что поехал в город на работу устраиваться, а где жить будет — про это не говорил.

— Мужик, ты меня не понял. Мне адрес нужен. Говори быстро и трудись дальше со спокойной душой, никто тебя не потревожит.

И тут Сергей, сам того от себя не ожидая, вспыхнул, как вспыхивает сухая береста. Постоянная боязнь за свою пилораму, злость на Николая, стыд за собственный страх — все мгновенно скрутилось в горючий комок:

— Да пошел ты! Знаешь, куда идти? Или подсказать?! Сказал же русским языком — не знаю! Пытать, что ли, будешь?

— Я тебе шанс, дурак, даю. Тихий, мирный, хороший шанс, а ты меня не слышишь. Пытать тебя никто не будет — хлопот много. Вот держи мою визитку, и если сегодня до десяти вечера не позвонишь, тогда жди сюрприза.

Визитку Бекишев засунул Сергею в карман куртки, развернулся и неспешно пошел к машине, осторожно ставя ноги, чтобы не замарать в грязи блестящие туфли. Хлопнула дверца, машина уехала, а Сергей долго еще стоял на прежнем месте, глядя ей вслед, изо всей силы, до судороги в пальцах, сжимая железный крюк.

Визитку он не выкинул, но и звонить не стал. Вечером, умаявшись за долгий день, сразу после ужина лег спать, попросив Светлану, чтобы приглушила телевизор, и слышал еще сквозь дрему, что говорила она чего-то про погоду, про ветер, а еще слышал, что где-то в ограде катается, громыхая, пустое ведро, и думал, что надо бы его прибрать… Но мысли эти лишь скользнули краем и сразу забылись, накрытые тяжелым сном, из которого он долго не мог выбраться, когда его начала тормошить Светлана:

— Вставай, Сережа! Горим! Пожар, Сережа! Пожар!