Санькины бусинки (сборник)

Утренник закончился, и Вероника побежала через поселок из клуба домой, чтобы переодеться. В центре стояла группа наших рабочих. Увидев Веронику в костюме «Русской Зимы», они буквально остолбенели и отпустили несколько восхищенных комплиментов. Видимо по их инициативе вечером к Веронике пришла делегация от профкома уговаривать ее в этом костюме открыть праздничную вечеринку для жителей поселка.

Вероника отказывалась, ведь она сшила себе первое в жизни настоящее вечернее платье с открытыми плечами, фасон которого взяла из западного каталога, и собиралась блеснуть в нем вечером.

– Знаешь что, – ухватился за последний аргумент профорг, – ты только приехала, а люди здесь два года зимы и настоящего Нового года не видали. Не капризничай! Первые полчаса проведешь в костюме, а потом переодевайся!

На это возразить Веронике было нечего. Ее хорошо приняли в коллективе, дали привилегированное жилье. Хорошо – полчаса можно потерпеть.

В десять часов вечера должна была начаться вечеринка, Вероника с Сергеем были в гостях, но в девять часов вдвоем с подругой, взяв с собой детей, они прибежали в дом к Веронике, чтобы надеть злополучный костюм. Подруга пришила сзади к вырезу платья ватную шаль и отвернулась вколоть иголку в подушечку. Громкий крик детей заставил ее резко обернуться. Картину, которая предстала перед ее глазами, она долго не забудет. Как в кошмарном сне, она увидела, что Вероника, зацепив оборками платья обогреватель, вспыхнула как факел, огонь столбом вмиг поднялся до потолка и растекся по нему в форме гриба лисички. Подруга в отчаянии схватила в руки первое, что попалось – новое вечернее платье Вероники, которому так и не было суждено покрасоваться на хозяйке, и попыталась сбить охватившее Веронику пламя.

Вероника рванулась к двери, но, добежав до нее, увидела висящую у выхода куртку и быстро накинула ее на голову. В тот же момент она вспомнила об одеяле на кровати. Прыгнув на кровать, она захлопала правой рукой по одеялу сверху, заглушая пламя. Ей показалось, что ничего не успело случиться, что она вовремя загасила огонь. Чуть не задохнувшись от дыма, она выбралась из-под одеяла и оглядела себя. И тут она увидела, как с правой руки, наподобие рукава, кожа медленно сползает вниз… И только теперь невероятно сильная боль охватила все ее тело. Она закричала; вбежали какие-то люди: одна соседка облила ее маслом, другая побежала за врачом. Все вокруг бегали и суетились, но для Вероники это было в каком-то другом мире, а в ее мире существовала только невыносимая боль. У нее уже не было голоса кричать, однако сознание она не потеряла ни на секунду. Врач сделала ей укол, но Веронике это помочь не могло: площадь ожогов была огромна.

Куда и на чем ее везти, никто не знал, да и трезвого водителя за час до Нового года найти было невозможно. Машину скорой помощи, которая принадлежала поселку, днем использовали для подвоза картофеля, и она в праздничной суматохе, естественно, так и осталась грязной.

Наконец врач нашла одного водителя, который, хоть и успел уже «проводить» Старый год, но еще был вполне вменяемый, к тому же почти земляк Вероники – это и решило проблему. На огромной скорости они под жалобные крики Вероники за полчаса преодолели расстояние в семьдесят километров до ближайшей больницы.

Больница была местная, муниципальная, и потому не отличалась медицинскими возможностями и квалификацией персонала, но выбора не было: везти сейчас пострадавшую в Багдад в советский госпиталь (а это пять часов пути) в таком состоянии не представлялось возможным.

К счастью или нет, но в больнице оказался один доктор, обучавшийся в Киеве, и, хотя он был хирургом по костям и ожогов лечить не мог, сразу сказал:

– Везите в Москву, и чем быстрее, тем лучше! У нас с такими ожогами не выживают: ни специалистов, ни медикаментов для этого нет! Везите!

К рекомендации, конечно, прислушались, но самолет на Москву уже улетел в этот вечер, следующий же ожидался через пять дней. А виза, а направление, а билеты? Проблема казалась неразрешимой!

Веронику поместили под полог из простыней в детской ожоговой палате, где находились с десяток детей. В палате не умолкал детский плач и громкая чужая болтовня мам и бабушек, а еще стоял непередаваемый дурман из смеси запахов лекарств и гниющих ран. Одна из пожилых курдянок тихо подошла к кровати Вероники, осторожно коснулась обгоревших белых кудрей, встала на колени на полу у кровати и молилась всю ночь. Кто знает, может быть, именно ее молитвы помогли всем решить вопрос по перевозу Вероники сначала в Багдад, а затем и в Москву.