К утру она узнала, что Аделя вернули на территорию их элеватора, так как городок Сулеймания на границе с Ираном, где находилась еще одна стройплощадка контракта, и где он был последние две недели, вчера бомбили «Фантомы». Но увидеться они не могли: в советский поселок никого не пускали. Утром женщин и детей посадили в автобусы и отправили в Багдад. Автобусы тронулись, и Вероника приникла к окну, чтоб еще раз увидеть ставший родным поселок, элеватор, лица людей за окном. Вдруг за забором на небольшом возвышении она увидела тонкую фигурку Аделя. Он весь вытянулся, напряженно стараясь разглядеть свою любовь в толпе. Безнадежность и отчаяние были в его огромных черных глазах: он терял навсегда свою любимую, и не существовало никаких дорог, которыми можно было добраться до нее, даже если идти и ползти до конца своей жизни!
Вероника сделала все, что могла сделать: она отдала записку для Аделя египтянину-переводчику, надеясь, что земляк не предаст и передаст бесценную бумажку по указанному адресу. Как показали дальнейшие события, земляк не предал.
Адель печатными буквами, едва понятными словами четыре года писал письма в Минводы с обещаниями любить Веронику всю жизнь. Где, в какой бойне той многолетней войны так внезапно спустя четыре года пропала его любящая душа, Веронике так и не удалось узнать никогда.
Оправившись от первого шока расставания с мужьями, с родным уже поселком и привычным образом жизни, женщины в автобусе, утерев слезы, все же оживились, и постепенно в разных углах автобуса завязались беседы. Путь предстоял неблизкий: до Багдада ехать не меньше пяти часов, и новоиспеченные переселенки стали строить предположения о развитии событий, о переезде, и вновь обсуждать свою жизнь в Ираке и, конечно, свои приобретения. Одна женщина вытащила целую пригоршню золотых украшений и рассказала, как дешево еще год назад можно было приобрести золото, и как подскочили цены с началом войны. Женщины одна за другой показывали свои покупки: горсти золотых цепочек, связки колец и брошей. Вероника никогда не увлекалась золотыми украшениями, может, потому, что, кроме обручального кольца, их у нее никогда не было, и все же почувствовала себя обделенной: она ведь только приехала и не застала тех времен, когда можно было позволить себе купить такие богатства. «Ну что за судьба у меня такая, – думала обиженно Вероника, – и снова я на пир опоздала, ну не дается мне достаток в руки! Я что – заговоренная? Один раз получила шанс заработать и на тебе – война! Видно, я и деньги в разных измерениях живем!»
Всю неделю было не ясно, как их собираются вывозить из страны: аэропорт Багдада разбомбили еще в первые дни войны, в районе морского порта в Басре шли бои, Оман не пустил русские грузовые самолеты, а Турция не гарантировала безопасность на железной дроге в связи с действиями бандитов в горах. Оставалась Сирия, но она пока не давала добро на перевозку через всю страну к Средиземному морю нескольких тысяч советских беженцев. Все эти сложности решались в посольствах, а беженцев отправили на еще один, самый крупный советский строительный объект на границе с Сирией, где были свободные дома для расселения. Там строилась плотина для гидроэлектростанции, город был большой, и беженцев разместили в новых недостроенных домах с террасами, выходящими во внутренний дворик, и лестницей на плоскую крышу. В доме были неоштукатуренные стены, бетонные полы и неостекленные окна, но зато все удобства и кухонная утварь. Не было только мебели, поэтому выданные матрасы положили прямо на пол. Сколько беженцы будут находиться здесь, не знал никто. Все надеялись, что война все же скоро закончится, и появится возможность вернуться в свой поселок.