Санньяса или Зов пустыни

В то же время нельзя игнорировать тот факт, что всё больше и больше санньяси и организаций санньяси вовлекаются в социальную деятельность, преподавание и другие формы служения (сева). Несомненно, это может показаться противоречащим традиции Писаний и зачастую будет связано с утратой подлинного ощущения своего призвания и потому неспособностью сохранить верность идеалу — что происходит и с христианскими монахами на Западе. И всё же есть много признаков, что это лишь естественное развитие традиции, в котором прежний дух проявляет себя новыми гранями. Прискорбно, если большинство индусских садху будет вовлечено в такую деятельность, но запретить подобным образом отвечать нуждам современного общества — станет отказом Духу. Возможно, одна из важных причин этих преобразований кроется в том, что в наши дни, в отличие от прошлых веков, многие из тех, кто чувствует призвание к санньясе, — это молодые люди, для большинства из которых акосмичная жизнь в молчании, одиночестве и бездействии практически невозможна или даже вредна для их духовного развития. И в таком случае кажется верным направить их энергию на путь служения ближнему в духе отречения и совершенной непривязанности, которому так ясно учит Бхагавадгита.

В конце концов джняни пребывает за пределами всех двандв и ему неважно сидит ли он на царском троне или скитается по дорогам, прося подаяния. И потому царь Джанака[50] упоминается как образец духовной жизни ничуть не реже, чем риши с берегов Ганги. Джняни, чувствующий призвание к пребыванию в миру и среди людей, может явить им наилучший пример жизни, какую следует вести для достижения мокши и познания Брахмана, ибо и мокша и брахмавидья сами по себе не связаны лишь с каким‑то конкретным образом жизни. Он сможет показать, как с полным осознанием и абсолютной непривязанностью исполнять обыденные обязанности и в то же время даже посреди повседневных забот неколебимо удерживать внимание на Присутствии.

Жизнь джняни среди людей, к тому же связанная обычной мирской деятельностью, поистине требует ещё более глубокой степени отречения, чем традиционная — в безмолвии и одиночестве. Выбор такого образа жизни никогда не должен быть проявлением слабости: где бы ни был санньяси, если его поведение — лишь фасад, то он просто обманывает других и, как утверждает Нарадапаривраджака Упанишада, уготовит себе худший из адских миров. Мудростью изначальной традиции было запрещение обучать других людей или даже соглашаться на это под давлением, пока человек сам не проведёт как минимум двенадцать лет в уединении и безмолвии, внимая лишь внутреннему Присутствию. Иначе, может ли он дать другим что‑либо?

* * *

Дух веет повсюду, где пожелает. Он зовёт изнутри, Он зовёт извне. Пусть его избранники никогда не оставляют его зов без ответа! В пустыне и в джунглях, равно как и в миру, главная опасность — это сосредоточенность на самом себе. Для мудрого, кто уже обнаружил истинное Я, нет более ни леса или города, ни одежды или наготы, ни действия или бездействия. Он обладает подлинной свободой Духа, и через него Дух действует, как пожелает, равно пользуясь его безмолвием и его речью, его одиночеством и его присутствием в обществе. Преодолев границы «собственного» я, «собственной» жизни, «собственного» бытия и действия, он находит блаженство и покой в одном лишь истинном Я, единственном реальном Я, Параматмане. Таков подлинный идеал санньяси.

II. Трансцендентный характер санньясы. ( Атиашрама )

Как уже было сказано, индусская традиция даёт два определения санньясы. Иногда она считается четвёртым ашрамом, или этапом жизни дваждырождённого (двиджа) индуса, который следует за этапами брахмачарьи, грихастхи и ванапрастхи. И иногда её рассматривают как выход за пределы всех этапов жизни и потому недоступный никакой классификации: такова атиашрама (ати — «за пределами»), упоминаемая в Шветашватара (6.21[51]) и Кайвалья (5[52]) Упанишадах.

В идее «четвёртого» ашрама историк не может не заметить попытку индусского общества вернуть своё положение и, хотя бы отчасти, снова вобрать в себя тех, кто отказался от всего. Такие яти — люди, отвергшие как преимущества, так и ограничения социальной жизни, исшедшие из мира, повинующиеся лишь вдохновению Духа, обнажённые и абсолютно свободные как ветер, царь пространства, — существовали уже во времена Ригведы: