Санньяса или Зов пустыни

Косматый (кеши) (несёт) огонь (агни)…

Косматый несет две половины вселенной…

Косматый зовётся светилом (джйоти)…

Аскеты, подпоясанные ветром,

Одеваются в коричневые грязные одежды.

Они следуют порыву ветра,

Когда боги вошли (в них).

Возбуждённые состоянием аскета (мауна),

Мы оседлали ветра.

Только тела наши вы,

Смертные, видите перед собою…

Он (муни) летит по воздуху,

Глядя вниз на все формы.

Аскет каждому богу добрый

Друг, готовый на благое деяние…

Когда косматый из сосуда с ядом

Пил вместе с Рудрой.

(Ригведа

, 10.136)[53]

Таковыми были и анахореты, оставившие свои деревни (грама) и удалившиеся в леса (вана, аранья), о которых упоминают Мундака Упанишада (1.2.11[54]) и Паньчагнивидья (Брихадараньяка Упанишада, 6.2.15[55] и Чхандогья Упанишада, 5.10[56]). Они отреклись от всех социальных и религиозных обязательств. Религиозные обряды (яджня, карма) для них больше не существовали, равно как и работа в поле ради пропитания: они полностью положились на бхикшу или пищу, полученную как подаяние. Они искали лишь внутреннего видения, высшего и подлинного знания Брахмана (Мундака Упанишада, 1.2.12‑13[57]).

Однако дальнейшие рассуждения приводят нас к мысли, что понимание санньясы как четвёртого ашрама не так сильно противоречит идее атиашрамы, как это может показаться на первый взгляд. Санньяса, рассматриваемая в качестве четвёртого ашрама, соотносится с тремя другими этапами жизни так же, как «четвёртое состояние» сознания соотносится с тремя остальными (бодрствованием, сном со сновидениями и глубоким сном или сушупти), о которых идёт речь в Мандукья Упанишаде[58]. Четвёртое — говорим ли мы о финальной стадии жизни или о состоянии окончательного (само‑)осознания — не является частью четвёрки и не может считаться следующим после трёх «предыдущих». Несомненно, это последнее мгновение на человеческом пути к высшей цели, направляет и ведёт к которой каждого изнутри сам Дух. Однако переход от ванапрастхи к санньясе, как и переход от сушупти (глубокого сна) к турия (четвёртому состоянию сознания[59]), знаменует разрыв последовательности, и потому, строго говоря, мы не должны говорить о каком‑либо «переходе». Высшее, турия, состояние сознания или жизни не вступает в противоречие (двандва) с чем бы то ни было. Оно пребывает в собственном величии, махиман, само в себе, или, иными словами, в том, что не может быть увидено, осязаемо или выражено. Именно это подразумевает Чхандогья Упанишада (7.24[60]), говоря о бхумане, полноте, бесконечности. «Оно повсюду… Истинное Я везде… Я во всём» (Чхандогья Упанишада, 7.25[61]). И потому, как отмечает Нарадапаривраджака Упанишада, рассуждая о различных классах санньяси, можно утверждать, что идея санньясы как четвёртого ашрама, как она обычно и понимается, актуальна лишь до тех пор, пока человек пребывает в авидье, неведении абсолютной Истины.