Sans qu'un remord ne me vienne (СИ)

- Исключено! – чересчур громко прервал архидьякон. – Сестра Гудула, вы уже забыли, что Агнессе грозит виселица? Реймс не так уж далеко от Парижа, а слухи расползаются быстро. Кто-нибудь легко может признать в вашей вновь обретенной дочери цыганку Эсмеральду, шепнуть словцо, кому нужно, и уже на следующий день вам придется вернуться к ее оплакиванию! Неужели такой судьбы вы хотите для себя и для нее?.. Не лучше ли вам пока что остаться здесь, в этом доме? Хотя бы до того момента, пока поутихнут слухи о том, что затворница Роландовой башни покинула свое пристанище? Это мое ленное владение, здесь вы в безопасности. Я лично позабочусь о том, чтобы вы жили в этом домике, ни в чем не испытывая нужды.

- О, святой отец, как вы добры!.. – в глазах матери снова стояли слезы. – Мы не обременим вас слишком надолго, что-нибудь придумаем. Ты слышишь, Агнесса? Мы можем остаться под покровительством нашего благодетеля, нашего доброго ангела…

- Нет! – решительно отказалась девушка. – Нет, матушка, мы пойдем во Двор Чудес. Я живу там с мужем, и он будет очень рад с тобой познакомиться.

- Ты замужем? – ахнула вретишница, испытав по этому поводу двоякие чувства: радость за дочь и невольную ревность, что придется делить ее любовь с кем-то еще.

- Это не брак в привычном смысле. Я только спасала Пьера от виселицы, вот и все. Впрочем, я расскажу тебе позже, а сейчас нам пора.

- Как скажешь, дорогая, - Пакетта с бесконечной любовью взглянула на взрослую дочь и ласково коснулась ее щеки. – Сделаем, как ты хочешь. Мне все равно, где жить, лишь бы ты оставалась рядом со мной.

- Эсмеральда… - Клод не удержался и схватил плясунью за руку; та обернулась.

- Преподобный, вы ведь, кажется, обещали похлопотать о моем помиловании, - девушка ответила на его умоляющий, отчаянный, горящий взор бесстрастным равнодушием. – Я с нетерпением буду ждать вестей. Ведь тогда мы с матушкой сможем беспрепятственно перебраться в Реймс, как она того хочет. Надеюсь, вам все же удастся: Господь милостив, и я верю, что Он не заставит меня платить за чужие грехи. Не могу выразить, как я благодарна вам за то, что помогли обрести мать. Если теперь поможете вернуть мне свободу, я буду вам не менее признательна. Можно ваш плащ, пожалуйста? Жеан вернет его в самое ближайшее время.

Фролло не ответил; плясунья вырвала у него ручку.

- Плащ… Да, конечно. Можно. Вот, возьми.

Девушка бережно накинула черную ткань на плечи матери. Та с некоторым изумлением взирала на только что произошедшую сцену. Она не могла в точности сформулировать, что же тут было необычного, однако выглядел короткий диалог совершенно неестественно. Выходит, священник обещал похлопотать еще и о ее помиловании?.. Воистину, святой человек!.. Но Агнесса… Она благодарит его так холодно, формально. И это почти фамильярное обращение… Было во всем этом что-то неправильное. Почему он так смешался под ее взглядом? Они с дочерью – вечные должники этого человека; однако же Агнесса ведет себя так, будто, напротив, это он пред ней в неоплатном долгу. И строгий монах, кажется, не видит в этом ничего странного или оскорбительного… А может, она все выдумывает? Да и важно ли это, если дочь теперь с ней!

- Пойдем, матушка, - Эсмеральда берет обтянутую сухим пергаментом кожи руку матери и, точно ребенка, ведет к выходу; архидьякон не шевелится и неотрывно смотрит им вслед.

Вот они выходят; тревожно хлопает дверь. Еще несколько секунд Клод не может заставить себя пошевелиться, а потом резко вылетает наружу. Порыв ветра обдает пронизывающим холодом. Две укутанные с ног до головы фигурки уже шагах в десяти.

Плясунья оборачивается на стук двери. Фролло успевает заметить, как блеснули ее глаза, отразив льющийся из окошка свет, прежде чем она отводит взгляд.

Он стоит еще долго, слишком долго, подставляя колючему ветру щетинистые щеки и беззащитную шею. Мать и дочь давно растворились в густой черноте, а священник никак не может отвести немигающего взгляда от той точки, где исчез ее образ. Вдруг он чувствует ледяную влагу на своем лице – что это, неужели он плачет?.. Нет, это пошел дождь всего лишь. Видимо, уже некоторое время назад, потому что успел намочить плечи; стекает крупными каплями по облысевшему лбу, впалым щекам…

Раскинув руки, Клод поднимает к небу лицо, жадно вдыхая раскрытым ртом стылый январский воздух. Он пока ничего не чувствует, ничего не понимает. Знает только, что она ушла. И на всей земле сейчас есть только он и этот дождь. И так будет всегда. Так всегда и было. С каждым. Каждый миг. Всегда.