Sans qu'un remord ne me vienne (СИ)

Младший Фролло, однако, придерживался того мнения, что подобных тем следует любыми способами избегать. Он, к тому же, не мог сказать этой девочке ничего утешительного: Феб и впрямь породнился с семейством де Гонделорье, и брак благословил сам епископ парижский. Немудрено, что после разыгравшейся в праздник Вознесения Пресвятой Богородицы сцены, Луи де Бомон не собирался допустить новой встречи своего викария с капитаном королевских стрелков. Жеана не слишком занимала дальнейшая судьба Феба – откровенно говоря, совершенно не интересовала – однако и до него доползли слухи, что прелестная блондиночка оказалась супругой весьма склочной. Красавца-офицера все реже видели на улице Глатиньи и все чаще – в кабаках, где он пропивал деньги своей молодой жены, за что систематически получал от последней град упреков. Как это часто бывает, больше всех во всей этой ситуации страдали,казалось бы, вовсе не причастные к их семейным передрягам люди – подчиненные капитана Феба. Он и раньше не отличался сдержанным нравом, а уж теперь часто срывался и вовсе на пустом месте. Изредка, правда, бывал весьма весел и то и дело отвешивал неуместные шуточки. «Видать, супружница в кои-то веки до постели допустила», - зубоскалили меж собой стрелки и не сказать, чтобы били совсем уж далеко от цели – не зря командир их столько мучил на стрельбище: попадали ребята не в бровь, а в глаз. Благо, сам он этих разговоров не слышал, не то несдобровать бы воякам с их грубыми, но точными шуточками.

Итак, Жеану пришлось-таки отправиться в тот раз с десятком румяных, остывших уже пирожков в Собор Парижской Богоматери. А чтобы глухой не сомневался, от кого «Привет», Эсмеральда вручила школяру тот самый, правда, засохший уже букетик, что собрал для нее в конце лета Квазимодо.

Такого выражения на лице горбуна юноша не видел никогда. Хотя бы потому, что прежде черты его уродливого лица никогда и не озарялись светом такого благоговения, недоверчивой радости, а потом – совершеннейшего блаженства. Здоровый глаз подозрительно заблестел; руки чуть дрогнули, когда он с трепетом развернул сверток и с вопросительной мольбой уставился на посланца – это мне?.. Белокурый чертенок кивнул и развел руками, дескать, поди пойми этих девиц.

Но Квазимодо понял.

В другой раз, ближе к зиме, цыганка передала через не способного отказать ей гонца тряпичную куклу, которую смастерила своими руками, и даже не пожалела отстричь темный локон и украсить маленькую головку. Горбун был настолько очарован подарком, что не расставался с ним и во сне, трепетно храня игрушку у себя на груди. Вырвать ее у звонаря не сумел даже архидьякон. Он случайно заметил однажды, как глухой шепчется о чем-то, как ему поначалу показалось, с самим собой, к чему его воспитанник, в общем-то, никогда не был склонен, беседуя обыкновенно с колоколами или гаргульями, поэтому заинтересовался и подошел ближе. Когда священник узрел, с кем именно шептался его приемный сын, он побагровел от злости и попытался вырвать куклу, однако неожиданно натолкнулся на яростный отпор. Сжав руку готового взорваться от возмущения Клода, урод серьезно сказал:

- Господин, не вынуждайте меня делать то, от чего вам будет очень плохо, а мне придется умереть от раскаяния. Вы можете отнять у меня руку, второй глаз, жизнь, и я безропотно позволю вам это, вы знаете, потому что всем я обязан вам. Но этим, - Квазимодо показал куклу, - я обязан ей, и я не расстанусь с ее подарком даже в смерти.

Вырвав запястье из разжавшейся хватки, Фролло смерил приемного сына ледяным, негодующим взглядом и молча удалился. Больше он на его собственность не покушался, зато стал еще холоднее с Жеаном.