Сантрелья

Похороны не добавили оптимизма ни мне, ни моему возлюбленному. Коля тоже выглядел очень огорченным. Он шепнул мне, что ощущал даже некоторое чувство вины перед умершим старцем. Именно этот старик единственный понимал до конца, зачем Коля очутился в этом далеком прошлом.

Вернувшись с похорон, Святогор погрузился в мусульманскую молитву. Не ведаю, о чем молил он Аллаха, но в тот момент я недоумевала, почему предпочел он своего исламского бога последним часам общения со мной. Молитву прервал посланец от дона Ордоньо. Владелец замка велел мне и Сакромонту предстать перед его очами.

— Зачем? — изумилась я.

— Пойдем, Елена, — позвал Святогор и взял за руку, как маленького ребенка. Я покорно последовала за ним.

— Ничего не бойся, — шептал он почему-то, пока мы поднимались в главный зал.

Меня бил озноб: натянутые до предела нервы и холод винтовой лестницы делали свое дело. Перед входом в зал Святогор застыл на мгновенье, посмотрел мне в глаза, словно хотел дать какое-то напутствие, еще раз шепнул, чтобы я ничего не боялась, и, глубоко вздохнув, шагнул в зал.

— А-а, Сакромонт и Элена! — радостным басом встретил нас хозяин замка. — Я призвал вас обоих, дабы не беседовать с каждым в отдельности, коли дело касается вас двоих.

Святогор поклонился.

— Подойдите ближе, — поманил дон Ордоньо. — Я выгнал всех. И мы смело можем все обсудить с вами наедине, ведь вопрос очень деликатный, не так ли, Сакромонт?

Святогор кивнул. Я удивленно переводила взгляд с сеньора на своего возлюбленного, пытаясь взять в толк, что происходит.

— Итак, мой мальчик, ты вчера спросил меня, есть ли у тебя право распоряжаться жизнью по твоему усмотрению. Я ответил тебе "да", в определенных пределах. Так?

Святогор кивнул.

— Ты также спросил меня, мой мальчик, каков твой статус в этом замке: кем ты являешься для меня — пленником, слугой или подданным. И я ответил, что считаю тебя своим подданным. Не так ли?

— Да, — сипло подтвердил Святогор.

— Ты спросил меня, есть ли у тебя какие-то гарантии, что таковым действительно является твое положение в замке. И я обещал тебе подумать об этом. Я в свою очередь поинтересовался, почему тебя так это волнует. И ты сказал, что…

— И я сказал, — решительно, но глухим голосом перебил Святогор, — что люблю одну женщину, с которой хотел бы связать жизнь.

— Да-да. Так вот, Элена, я даю гарантии Сакромонту. Я посвящу его в рыцари, и он станет моим вассалом, воином моей дружины. И как сеньор я даю свое согласие на его брак с женщиной, которую он любит, — торжественно провозгласил дон Ордоньо.

Он выглядел очень довольным собой и с каким-то молодецким задором рассматривал наши растерянные лица.

— Дело за тобой, чужестранка, — подбодрил он меня. — Согласна ли ты остаться с нами и связать свою жизнь с Сакромонтом?

Я остолбенела. Возмущение поведением Святогора, стыд перед доном Ордоньо, досада, боль — эти чувства переплелись в моей душе, и я пролепетала:

— Мне надо подумать.

— Ну, конечно, дочь моя, — обрадовался хозяин замка. — Идите и подумайте — оба, обсудите вместе то, что я сказал. И помните, я ваш союзник.

— Спасибо, ваша милость, — поклонился Святогор.

— Спасибо за доброту, дон Ордоньо, — выдавила я и, не дождавшись позволения оставить зал, направилась к выходу.

Спускались мы молча. Молча вошли мы в комнату Святогора. Коля сидел, погруженный в одну из книг, найденных им в библиотеке нашего друга. Святогор провел меня к нише у окна.

— Елена, — начал он, но я остановила его жестом и долго вглядывалась в его такие дорогие для меня черты, с горечью пытаясь понять, что им двигало. Слезы все ближе подкатывались к глазам, а когда удержаться не хватило сил, я всхлипнула:

— Почему, Святогор? Зачем? Как ты посмел вынести наши чувства на суд дона Ордоньо?

— Елена, я не смогу жить без тебя, я прошу тебя…

— Нет! Молчи! — воскликнула я и, постепенно повышая голос, продолжала: — Ты готов оставить меня здесь любым способом и даже дона Ордоньо призвал себе в союзники…

— Что ты?!

— Ты обрадовался бы даже, если бы он заключил меня в подземную тюрьму, лишь бы я осталась здесь, — кричала я. — Пусть я буду пленницей, заключенной, одной из жен в гареме, прислугой, зато здесь, с тобой!

Я выкрикивала свои нелепые обвинения, не в силах остановиться. Это было вылившееся в истерику отчаяние, отчаяние от обиды на любимого человека, отчаяние от невозможности быть с ним вместе.

— Обо мне ты совсем не подумал! — хрипела я. — Ты желал распорядиться мною, как вещью. Но я — человек из другого времени. В нашем веке женщина вольна сама решать свою судьбу. Ты — примитивный, дремучий человек! — Это свое самое последнее и самое несправедливое обвинение я уже прошипела. И закрыла лицо руками.

Святогор положил мне руки на плечи и грустно пробормотал:

— Прости! Я не хотел тебя обидеть.

Он отошел. Через мгновение я услышала глухой скрежет камня о камень: он открыл подземелье. Когда я оглянулась, он уже исчез в черном проеме. Я опомнилась и шагнула вслед. Николай ринулся ко мне:

— Что произошло? Аленка, ты такое наговорила! Чем он обидел тебя?