Сапфир

А после в нее летело все подряд: глиняные плитки-подстаканники, радиоприемник, статуэтка деревянного коня, сухой графин, подсвечник, мягкие диванные подушки, рамка с фотографией, барометр в виде якоря и даже заварочный чайник без крышки. Рискованно, и они оба знали об этом, но что делать? В итоге большинство вещей были пойманы, и только у приемника отвалилась пластиковая ручка, а у коня хвост.

— Бесполезно. Я просто их ловлю.

Мо продолжал искать. В какой-то момент он взялся за невысокий пузатый вазон, стоящий на полке, и Лана, бороздя взглядом гостиную, автоматически покачала головой.

— Этот жалко.

Марио тут же прищурился, а затем издал испуганное «Ой, падает!» и разжал на горлышке пальцы.

Сердце Ланы трепыхнулось, и мир дрогнул. Для того чтобы съехать в замедленный режим ей потребовалась доля секунды — уплотнилась реальность, сделалась вязкой и тягучей, заныли на одной ноте звуки, а в голове все билась отчаянная мысль — «какая красивая… ручная работа… ведь жалко!»

Ваза еще только начала свой путь к полу, а Лана уже изо всех сил мечтала успеть добежать до Марио. До того самого Марио, восковый образ которого в эту секунду стоял и… хитро улыбался. Наглец! Хам! Вот же противный мужик — в эту секунду ей стало ясно, что ее только нагло «подловили». Ах, вазон тебе жаль? Вот и пусть летит, родимый…

Удивительно, но она вдруг успокоилась и расслабилась. Пребывая в состоянии «паузы» обрела вдруг стабильность и даже испытала радость — получилось! Да, они сломали коню хвост, и, кажется, барометр вышел из строя, но ведь все не напрасно. А вазон и вправду был красивым — Лана, стоя в замершем окружении, рассматривала на его боку картину: глядящую вдаль женщину в красной юбке, развивающийся на ее шее ситцевый шарфик и парусник на фоне. А потом скользнула взглядом по Марио и… зависла окончательно.

Она никогда не позволяла себе этого по-настоящему — разглядеть его лицо, удивительно правильные и красивые его черты: высокий интеллигентный лоб, глубокие темные глаза, черные ресницы, чувственные губы и щетину над ними — интересно, она колется? Чуть скошенный вбок нос — гармоничный при своей негармоничности, — выступающие и покрытые короткой бородой квадратные углы челюсти, отросшие вьющиеся локоны — один спадает на лоб… Взгляд Ланы спустился ниже, ощупал крепкую шею, цепочку на ней, переполз на мощные плечи, бицепсы, тату — не людей или зверей, но сложный рисунок из витых линий — орнамент. Пресс Марио выглядел бетонным даже под тонким хлопком майки, а ниже…

Лана густо покраснела — по крайней мере, ей так казалось. Потому что ниже она уперлась взглядом в выступающий бугор на джинсах — нет, не такой, когда естество мужчины стоит, а такой, когда оно — внушительное — затянуто в непомерно маленькое для него пространство из ткани.

Ох… кхм… Далее рассматривать не вышло — она, не то от смущения, не то от потери фокуса, вдруг выпала в нормальное состояние и почти сразу же, чтобы стоящий напротив человек не заметил ее конфуза, махнула рукой на дверь террасы — не как гость, по-хозяйски:

— Посиди… там.

Мо как раз успел поймать вазон, который на деле не собирался разбивать, удивился, но кивнул и зашагал на выход.

Лана же, чувствуя, как приливает к щекам кровь, упала в кресло, задержала на секунду дыхание и мысленно покачала головой — кажется, она поняла, что ей нужно представлять вместо вентилятора. И едва сдержала рвущийся наружу смех.

Естество. Бугор. Жаль, что время не останавливалось в действительности, и жаль, что вместе с окружением, замирало и ее собственное тело. Вот если бы не замирало, а, наоборот, ускорялось, она бы, наверное, дерзнула — потрогала Мо. За плечи, понятное дело. Коснулась бы пресса, возможно, обняла бы со спины, отважилась бы прижаться и еще раз вдохнуть дразнящий аромат его парфюма.

Наверное.

Бугор ли был тому причиной или же все-таки летящий к полу вазон, но за следующие полтора часа Лане, сидящей в нагретом ее собственным задом кресле, удалось трижды соскользнуть в «паузу». Поначалу всего на несколько секунд, затем примерно на полминуты — время ведь не засечь, только если вести отсчет секунд мысленно, — в третий раз так и вообще надолго. Стоило снова представить лицо Мо — кхм, лицо, ну и, может, шею, — как лопасти вентилятора над головой прекращали вращение, мир погружался в тягучий и почти уютный (при отсутствии океана) гул, и Лана зависала. Успевала посмотреть по сторонам — голова крутилась чертовски медленно, шея казалась слепленной из гудрона — и поглазеть на камни.

Самоцветы, поймавшие поверхностью блики, выглядели обычными. Просто камнями. Такими же, как и все остальное в комнате, — предметами.

Об этом Лана и сообщила Мо, когда вышла в очередной раз на террасу и с удивлением обнаружила, что уже вечереет. Сгустился и налился оттенками оранжевого плавно угасающий день, посерела на горизонте вода, поверх нее скучковались подсвеченные золотым взбитые облака.