Сапфир

Там будут яхты — белоснежные красавицы. И на палубу одной из них она могла бы ступить. Опереться на протянутую руку, оттаять при виде его полуулыбки, вдохнуть пропитанный солью воздух, отогреться изнутри…

Не могла бы.

Между ней и им всегда будет стоять неслышное «нет», повисшее в бухте. И при виде Марио вместо радости у нее всегда будет ныть сердце — еще, наверное, долго. А, может, всего шесть дней.

Пустое. Она искупается у себя на пляже, поработает, а после отправится на прогулку и шагать будет с пустой головой. С пустой — в этом Лана себе поклялась.

* * *

— Как низко, как нечестно… Подождите меня, пожалуйста, мистер Лоусон…

— Лоусон, вы свободны.

— Не свободны!

— Свободны, — Марио кивнул старику, и тот сначала робко засеменил, а потом, хромая, почти побежал обратно к машине.

— Мо! Ты — жалкий, примитивный… тиран! Как ты мог использовать больного человека? Не хватило сил приехать самому? Ты… ты…

Стоя на рассохшихся от жары досках пирса, Лана пузырилась от ярости — ей нужна эта машина, нужен Лоусон…А-а-а, к черту, — вернется на такси!

— Меня довезли? Увидел? А теперь я назад. Всего доброго, мистер Кассар.

— Лана, подожди.

Вокруг удивительно погожий день; на водной синеве слепящие блики, паруса судов колышет ветерок. Покачивались сооруженные из канатов перила; кричали чайки, вальяжно пританцовывали на воде суда. Марио — именно такой, каким она представляла его в день их морской прогулки, одетый в легкую белую футболку и шорты, — стоял у трапа. Крепкий, загорелый… все еще нужный ей.

Черт… Шести дней не хватит.

Лана собралась развернуться и зашагать прочь, когда он позвал вновь, — тихо, просительно:

— Пожалуйста, не уходи.

Она застыла. Прошипела, полуобернувшись, силясь совладать с горечью на языке и сердце:

— Что, снова «помоги тебе жить»? Я предлагала тебе это вчера, Марио. Сегодня больше не предлагаю.

— Пожалуйста, останься.

— В чем смысл? — она повернулась к нему. — Зачем эти трения? Я могу работать дома. Мы встретимся, нет, созвонимся через пять дней, когда ты получишь координаты, договоримся, как и когда поедем в «комнату».

— Лана…

Он как будто не мог без нее. Как будто она была ему нужна — больше, чем кто-либо другой на свете. Не тот Марио, как вчера, другой — поникший, сдавшийся? Она отказывалась верить тому, что чувствовала, — он не мог измениться.

— Просто отдай мне камни.

— Не уходи.

А в глазах смирение вставшего на колени раба; ей сделалось тяжело. Он боялся, прятался за самого себя, дрожал внутри и молил ее глазами.

— Это все… ненужное.

— Нужное.

— Нет.

— Лана.

— Вчера.

Все было вчера. Сегодня уже совсем другой день — другие планы, другой сценарий. А взгляд напротив держал тем же магнитом, как во время их танца, — терпкий, нежный, зависимый от ее решения, как будто осознавший, что они двое…

Нет, быть того не может.

— Я ухожу.

Ей будет плохо. И она едва ли сможет сегодня работать. Этот взгляд запомнится ей на всю оставшуюся жизнь — ощущение, схожее с тем, когда ты не пустил на порог продрогшего пса. Захлопнул дверь и провернул нож в собственном сердце. Очередной жест самоубийцы — ей не привыкать. Как раз по пути купит молока…

— Лана, не оставляй меня сейчас. Не теперь. Пожалуйста. Даже если я — дурак.

Глядя в черные глаза, полные решимости принять все, что бы она ни сказала, Лана вдруг поняла, что это он — ее шанс — пнуть Мо по коленке, в пах — куда больнее всего? Плюнуть ему в душу. Она гордо развернется и поплывет прочь от пирса, а он останется — погасший раньше времени.

Его волосы все так же будет колыхать ветер, все так же будут поскрипывать о причал жесткие борта яхт, все так же будут кричать чайки. Он не отправится на прогулку. Он вернется домой и будет сидеть в кресле на террасе — взгляд темных глаз на горизонт. Не выйдет в люди, вообще, возможно, более не выйдет из дома.

Она дурочка, она надумывает…

И он не позвонит. Не позвонит и она. Он не захочет беспокоить, потому что теперь прозвучало два «нет», а она — из гордости. Они встретятся перед комнатой — потерявшие впустую шесть дней. Потому что идиоты, потому что дураки.

— Я голодная и злая, — процедила Лана нехотя.

Она сдавалась, трещала, как слишком старая, чтобы держать осаду, крепость. Рушилась и, похоже, тихо радовалась этому. А он как будто только теперь начал дышать. Набрал полную грудь воздуха, произнес тихо:

— Я приготовил нам еду. На борту.

Ну, конечно.

— У меня нет купальника.

— Есть, все есть, — кротко рапортовал Марио.

Естественно. Он обо всем позаботился, черт лохматый. Как всегда — это навевало грусть и заставляло мысленно улыбаться.

— Мне нужны камни.

— Они с собой. Здесь.

И он сделал шаг в сторону, открывая ей проход к белоснежной красавице с надписью «Жемчужина» по борту.

Ну, как ему можно было противиться?

Это она идиотка, не он. И некого будет после винить.

Хотя, какая разница, где проваливаться спиной во мрак, находясь в депрессии?

Проходя мимо, она ощутила, что он все так же умопомрачительно пахнет. Она однажды отыщет название этого парфюма и навсегда поместит его для себя в черный список. Чтобы не будоражил и не напоминал.

* * *