— Что это за народное ополчение! Что за слабосильная команда! Где ваш строй? Командиры рот, приведите в порядок свои подразделения! — закричал в мегафон Жигаев, пытаясь сгладить неблагоприятное впечатление от небравого вида батальона.
— Не кричите, майор! — строго сказал Терехов. — Ваши люди выполнили задачу, вовремя прибыли в назначенный пункт. Не порастерялись, дошли все-таки, добрели! Разве вы не понимаете, их надо поблагодарить!..
— Теперь уж точно неделю не появлюсь в полку! Ноги в кровь растер! — удовлетворенно сказал Петров и, захватив пригоршню снега, приложил к пятке.
А про себя еще больше обрадовался, как все удачно, сходится один к одному, сейчас только дома сидеть, аппарат-то уже на мази…
Труднее всего было поддерживать постоянную температуру.
Дрова то жарко разгорались, угрожающе полыхали, хоть водой заливай, то пламя едва лизало поленья, и взмокший от старания Коровин подкладывал щепочки, раздувал огонь. Если бы был уголь, сожалел кочегар, никаких тебе проблем, уголь горит долго и равномерно, а с дровами одни саратовские страдания.
В комнате мерзко воняло перекисшей брагой, было жарко и темно, слабые отблески метались по стене, и только благодаря им можно было различить большой бидон на печке, увенчанный горизонтальной трубой, подведенные к ней шланги, три осторожно двигающиеся фигуры, очень тихо разговаривающие.
Коровин, Сырец и Казаков терпеливо волновались, совершали бесцельные движения, часто замолкали и прислушивались, не слышно ли бульканья закипевшей жидкости, очень важно не упустить момент начала кипения, открыть вовремя кран, отрегулировать напор охлаждающей воды, да и вообще, друзья устали ждать, истомились…
Приготовления заняли всю осень.
Коровин, творец идеи, издергался, видя леность компаньонов.
После вспышки лихорадочной активности, закончившейся постройкой аппарата, наступила душевная вялость. Короче говоря, злился Коровин, никто и пальцем не шевельнул, чтоб добиться практических, видимых, ощутимых на вкус результатов так расчудесно задуманного проекта.
Но участившиеся запреты на продажу горячительного ассортимента сдвинули дело.
Совладельцы аппарата купили вскладчину сахар и дрожжи, поколебавшись, решили одарить доверием Коровина, произвести испытания у него на кухне, взаимно поклялись не приставать к нему с предложениями попробовать брагу и оказать на совесть, без дураков, помощь при подготовке установки к пуску.
Панкин и Петров оказались клятвопреступниками, показали свое истинное лицо.
Первый остался сидеть дома, под дутым предлогом болезни жены, рассчитывая прийти утром на готовенькое, второй же, известная скотина, всю неделю изводил Коровина требованиями угостить его брагой, а в решающий вечер насосался в столовой пива и уснул в девять часов.
— Включай воду! — праздничным голосом сказал Коровин. — Закипело!
Лейтенант Сырец, очарованный тонюсенькой струйкой из трубки, пожелал немедленно снять пробу. Но ему не разрешили, что ты за цаца такая, пить первым.
К нескольким капелькам самогона в чайной ложке поднесли спичку, вспыхнул синий огонь. Коровин с гордостью объяснил, раз горит, значит не меньше семидесяти градусов, первак высшего качества, хоть отправляй на экспорт, соответствует международным стандартам.
Не успели выпить по рюмке горячего самогона, как в дверь условным образом постучали.
— Конечно, — язвительно сказал Коровин, открывая. — Свершилось чудо, жена внезапно исцелилась, и товарищ Панкин решил внести посильный вклад — выкушать первачка. Да не один, а захватил с собой дармоеда и пропойцу Балу, падшую личность, похитителя окороков.
Балу, рассыпавшись в многословных извинениях, налил себе стакан и немедля выпил.
Панкин тоже.
— Сейчас вам придется выслушать скорбную историю о низком предательстве, — сказал он, закусывая. — Балу меня истерзал причитаниями по дороге. Избежать невозможно, пусть лучше сразу выговорится…
Вчера Терехов вызвал Эдика Думанина, устроил разнос, говорят, даже кричал и стучал по столу.
Кухарка нажаловалась-таки подполковнику, офицеры, мол, ограбили столовую, украли окорок, она теперь знает, куда делись пропавшие незадолго до этого полведра сметаны и мешок лука, эти друзья-приятели промышляют кухонными кражами.
Перепугавшийся Думанин свалил всю вину на Балу, это тот его сначала споил, а потом вынудил быть соучастником, воспользовавшись его слабохарактерностью, против воли. Подполковник вызвал потом и Балу, зловеще предупредил — если такое, не дай Бог, повторится, он ославит Балу на всю Украину, напишет письма и на работу, и родителям, чтоб люди знали, чем занимается в свободное время, стыдно сказать, лейтенант, советский офицер Балу.
— Больше всего меня возмущает, что это я его споил! — повизгивающим шепотом возмущался Балу. — Я его споил! Представляете? Да дай ему волю, он ведро водки ухайдакает, сука-падло!
Непрерывная струйка самогона с мелодичным, радующим душу звуком, лилась и лилась в банку.
Уютно устроившись, друзья болтали, смеялись, шутили в темноте.
Было хорошо.
Ударная сила