Саратовские байки об игрушке, гармошке и калаче

– Эффект наверное такой в здешних местах, – вставил Пахом. – Я мельком об этом слышал, только подробностей не знаю. Запрудили и землю и воздух всякой гадостью, чего там только не ползает и не летает, вот и падает на нас, а мы затылки скребём и себя спрашиваем, дескать, откуда это? Может какой-нибудь новый Тесла в Америке появился, вот и ставит свои опыты. Я читал, что Тунгусский метеорит это его рук дело. Башню он в Америке какую-то установил и с молниями экспериментировал. Там сочинили Тунгусский, а здесь знать Сельцовский.

– Почему сельцовский? – спросил Гришка.

– А потому, – ответил Иван Иваныч. – Где мы счас чаи гоняем, раньше деревушка небольшая стояла, Сельцом звали, потому и сельцовский. – Он немного помолчал и продолжил. – На одни враки другие наслаиваются. Я вот что вам скажу про эту музыку, – и строитель внимательно посмотрел на меня. – Об этом ещё моя бабушка Федора сказывала. Дело-то давнее. И это совсем не враки. Наш гость ничего не придумал. Действительно, на Михаськином холме, так он называется, часто люди игру на саратовской гармонике с колокольчиками слышат, только не все этому сподобляются… не все. Нашему гостю повезло. Уж несколько лет никто ничего подобного не слышал и вот опять проявилось.

– Да ты расскажи, что знаешь… – предложил бригадиру Пахом, – интересно ведь.

– Расскажу, если слушать будете.

– Да ты говори, не тяни резину, – заинтересованно протянул Гришка.

Иван Иваныч, сев поудобнее, начал рассказывать:

– Произошло это в самом Сельце, в то самое время, когда саратовская гармошка с колокольчиками стала по губернии распространяться. Жил в Сельце старик с внуком Михаськой. Старик, его Спиридоном звали, пас деревенских коров, а Михаська подпасничал. Летом они пастьбой занимались, на жизнь копейку зарабатывали, свою печь не топили и щи не варили, а по договорённости каждый день в новом доме питались по очереди. Некогда пастуху летом себе щи варить. Чуть свет он уже с кнутом по деревне идёт и коров собирает. Михаська всегда с дедом. Вот так тихо, мирно и шло. Оно бы так и дальше шло, если б не случай.

Пошёл Михаська в город на барахолку себе штаны купить, старые то уже совсем поизносились, заплата на заплате. Новые-то немалых денег стоят, а на барахолке можно по сходной цене и подобрать. Да ещё наказ дедов выполнить. Спиридон на выполнение этого наказа денег дал. Что за наказ, уже не помню, только пришёл он в Саратов и на Сенном базаре увидел, как мужичок лихо на гармошке с колокольчиками играет. Люди около него так и толпятся.

Первый раз Михаська увидел гармошку с колокольчиками. Другие гармошки видел, а такую, чтоб и с колокольчиками – не видел никогда. Так он весь остаток дня и простоял около гармониста и глаз с его гармошки не спускал, что и про штаны забыл, и про дедушкин наказ. Пришёл он в сельцо из города в тех же заплатанных штанах, но с гармошкой под мышкой. Как он её сторговал – никто не знает, но факт остаётся фактом. Фактом было и то, что пока Михаська до Сельца шёл, а это без малого шесть десятков вёрст, то и играть на гармошке выучился. В сельцо вошёл уже не гармонистом-шелкопёром, а мастером и уважаемым жителями человеком. Гармонист в любой деревне на виду. А тут и представляться не надо, гармошку издалека слышно.

Дед Спиридон было хотел пожурить внука за то, что вернулся в тех же штанах и за то что его наказ не выполнил, да не стал, понял, что купленная гармошка не фунт изюма, вещь солидная, привлекательная и, как потом выяснилось, она и в пастушеском деле помощница.

Если раньше дед Спиридон коров по всей деревне собирал и в луга правил, то теперь было достаточно Михаське выйти за околицу, растянуть гармонику, так со всей деревни к нему коровки и топают. Михаська их до того натренировал, что они у него и на обед под звуки гармошки идут и вечером домой тоже. А если какая бурёнка не туда пошла, то Михаське достаточно дзинькнуть в колокольчик и та сконфуженно возвращается в стадо.

Так бы оно и шло, только подрос Михаська, выломался в красивого парня. На него стали девушки засматриваться. И находилась средь них одна, что была особенно люба молодому пастуху. Звали её Пелагеей. Нравились они друг другу. А встречались на том самом холме, где вот он, – бригадир кивнул в мою сторону, – ногу оболезнил, не так наступил и в кротовину попал.

После такого вступления все притихли и насторожились. Вон как дело-то поворачивалось и хотелось всем узнать, что за звуки на холме я слышал? А Иван Иваныч, как заправский рассказчик, выждал минуту- другую, чтоб усилить внимание, продолжил.

– Что уж там говорить, играл Михаська мастерски. О нём слава по округе шла. И как в таких случаях бывает – следом за славой ходит зависть… – бригадир умолк, достал из костра прутик с пламенем, прикурил и бросил прутик в костёр.

– Что, кто-то позавидовал, что Михаська своей игрой на свадьбах много денег зашибает? – спросил Пахом. – Знамо, так и было… Это как пить дать.

Рассказчик улыбнулся.