Саратовские игрушечники с 18 века по наши дни

А мальчик в это время как раз думал о недорассказанной истории про Саратовскую глиняную игрушку, про занесённую снегом деревушку и про игрушечных дел мастера. Он живо представил себе небольшой домик, крытый соломой, шапка снега на крыше. Всё так предстало пред ним ясно и отчётливо, до каждой соломинки. И вдруг мальчик почувствовал озноб, будто в комнате стоит лютый мороз. Да это и вправду мороз. Видит Дима деревеньку и себя в ней. Вон и Павел Петрович на крыльце небольшого домишки, с ноги на ногу переминается, доски от мороза скрипят, и пёс Кузя под крыльцом прячется. Дима к учителю подошёл, опасливо на собаку поглядывает. Только Кузя почему-то не видит и не слышит, стоящих на крыльце учителя и Диму, странно это и непонятно. Из-за избной двери, точно свист слышится – значит и впрямь, мастер свисток делает. Это же надо такому быть!.. И Дима от удивления присвистнул. Кузя и на этот свист не среагировал. Странно… Хорошо, что он не один здесь очутился, а с педагогом. Нет, мальчику не страшно, а более, как-то неловко, вроде как подсматривает за кем.

– Ты не удивляйся,– проговорил учитель.– Мы здесь присутствуем мысленно, а значит, мы для всех совершенно невидимы и незаметны. Для мыслей нет преград, вот, смотри,– и он, подняв ногу, шагнул прямо в запертую дверь. То же самое сделал и Дима. Вместе они очутились в той самой комнате, о которой, только что рассказывал Павел Петрович, и увидели в ней усатого мастера-игрушечника с ремешком на лбу и дюжину ребятни. Один Андриянка спит на лавке, положив голову матери на колени.

– Что мне делать?– спросил шёпотом Дима.

– Ничего, просто смотри и запоминай. Лучше один раз увидеть, чем много раз услышать. Мне, Дима, и самому интересно…. И не говори ты шёпотом. Они всё равно нас не слышат. Лучше говори в полголоса, так удобнее.

– Ух! Ты! – не сказал, а выдохнул Дима.

– Здорово…. Будто в краеведческом музее. И прялка, и печка, стол из досок, ухваты с кочергой возле печки в уголке. Самовар. Полы не крашеные, до желтизны отмытые, валенки у порога, в уголке, около двери веник полынный. Видит Дима, дом состоит из двух комнат, между ними переборка дощатая и занавеска цветочками вместо двери. Вдруг в передней комнате заплакал ребёнок. Хозяйка осторожно положила голову Андриянки на лавку, рукавицу подложила, встала, одёрнула широкую юбку с многочисленными складками, поднялась и зашла за занавеску. Заглянул и Дима за занавеску – увидел полутёмную комнату. Впереди иконостас о трёх иконах в деревянных окладах и лампадка горит, немного темноту разгоняет. Комната такая же, как и первая, только печки нет, потому просторнее кажется; кровать деревянная в углу, а около кровати к потолку зыбка привязана, в ней младенец. Подошла к нему хозяйка, покачала, да под нос песенку промурлыкала: «Ой, лю-ли…. Ой, лю-ли.... Спи, сынишка маленький, спи, малыш удаленький, придёт серенький Волчек, да ухватит за бочёк…». Ребёнок успокоился,… вышла,… снова села на прежнее место. Осмотрелся Дима и стал прислушиваться к тому, о чём в доме говорят. Подумал: «Говорят, так же как и мы, только пореже, да слова иногда непонятные произносят, типа «сковородник», «кочедык». С сковородником проще – от слова сковорода образован, значит сковороду им цепляют, а вот слово «кочедык» совсем непонятное»…

На лавке сидят, толкаются ребятишки, разговаривают, слышно: «Ты спроси,.. нет, ты спроси».

– Тять, а когда мы глину мять будем? – спрашивает дедушку внучка Мария.

– Ах! Вы – суета, глину мять захотели,– и Ларя широко улыбнулся.– А вот сейчас прямо и начнём. Чего откладывать раз хочется.– Он отставил в сторону только что вылепленное изделие, достал из-за печи дерюжину, расстелил её на полу, вытащил оттуда же мешок с глиной и высыпал горкой на разостланную дерюгу. Затем в верхней части горки сделал углубление и вылил в него из большого низкого кувшина, что стоял на печном шестке, подогретую воду. Глина стала с жадностью впитывать воду и вскоре из серо-белой превратилась в тёмно-серую. – А теперь ребята,– и он кивнул Марии и Ивану,– начинайте!

Мария и Иван, заранее приготовились к обряду мятья глины: Мария подобрала и подоткнула подол, а Иван закатал до колен штанины. Начинали всегда мять они, младшим этого пока не доверяли, потому, как могут из-за недостатка силы просто увязнуть в глине, как прошлый раз Андриянка, еле вытащили, а уж перепачкался…

Мария, перебирая ногами и склонив голову набок, плавно пошла по кругу, вокруг замоченной глиняной кучи, руки на бёдра, поворачиваясь в разные стороны и распевая:

Как мы глинюшку копали,

Как мы глинюшку носили,

Как мы камушки ломали,

Как на солнышке сушили.

Люли, люли, копали,

Люли, люли сушили.

Следом за ней двигался легко и проворно Иван, руками и телодвижениями изображая то, о чём пела сестра. Он, то брал деревянную лопату и показывал, как копали глину, то взваливал на спину импровизированный мешок с глиной и, согнувшись, нёс, вытирая одной рукой пот, то рассыпал содержимое мешка на солнышке для просушки…

Разбивали мы комочки,

(продолжала петь Мария)

На серёжки младшей дочке,

Добавляли мы песочку