Саркома

и назначат начальником городского или районного отдела милиции. А при наличии глубоких

знаний и ораторских способностей, которых тебе не занимать, предложат должность

преподавателя на кафедре марксистско-ленинской философии или научного коммунизма.

Защитишь кандидатскую, докторскую диссертации, получишь ученую степень. Чем черт не

шутит, дослужишься до полковника, а может и генерала. Красные лампасы, позолоченные погоны

с большими звездами украсят любого мужчину. От юных, очаровательных поклонниц не будет

отбоя. Глядишь, лет через пять меня за пояс заткнешь. Перед тобой широкие, радужные

перспективы. Годится, по рукам!?

— Похоже на торг, сделку. На одной чаше весов совесть и честь, на другой карьера и блага.

Предпочитаю не размениваться по мелочам. Для меня совесть и честь дороже любых благ.

—Громкие слова и лозунги, — огорчился Вячеслав Георгиевич. — Ты слишком категоричен,

неспособен на компромисс, Другой бы на твоем месте руками и ногами уцепился бы за это

выгодное предложение, а ты, словно капризная барышня, перебираешь харчами. Не будь

идеалистом, романтиком, Жизнь такова, что без протеже, мохнатой руки не обойтись. Так было,

есть и будет во все времена. Никто не в силах изменить суть этих отношений. Второго шанса не

будет. Он закурил, сделал несколько глубоких затяжек. Тут же нервно, переломив сигарету,

раздавил ее пальцами в хрустальной пепельнице.

— Мне претит карьера за счет блата и острых локтей, — ответил я, понимая, что он на грани

срыва.

—Ладно, нечего топтаться вокруг, да около. Мне известно, что ты накатал «телегу» в обком

партии. Отзови свое заявление, разойдемся, как в море корабли, — предложил Калач.

— Это невозможно, поезд ушел, — отозвался я.

— В заявлении ты сообщил о месте моего жительства и тем самым, грубо нарушил инструкцию о

секретности. Это посудное дело, тем более, что давал подписку о неразглашении служебных тайн,

— неожиданно сообщил он. — Никто, за исключением компетентных органов, не должен знать

мой домашний адрес и номер телефона. Ты поставил под угрозу безопасность не только мою, но и

членов семьи. Этой информацией могут воспользоваться потенциальные уголовники или бывшие

зэки. С таким же успехом я мог бы раскрыть и твое место жительства. Однако, помня о присяге, не

делаю это. И теперь вправе обратиться с иском в суд. Если не посадят, то оштрафуют на крупную

сумму за моральный ущерб.

— Неужели ваш адрес является государственной тайной? — спросил я, понимая, что он блефует.

— Да, не забывай, что я — номенклатура МВД, — твердо заявил Вячеслав Георгиевич.

— Готов и к такому повороту событий, — спокойно ответил я, хотя и понимал, что исход

судебной тяжбы, учитывая связи подполковника, для меня может быть негативным.

— На мою снисходительность не рассчитывай, — недовольно проворчал Калач. — Не обессудь, я

предложил самый оптимальный и взаимовыгодный вариант. Как опостылевшие друг другу

супруги, разошлись бы тихо, без скандалов и истерик. Из этой ситуации я выйду без больших

потерь, а куда ты после милиции сунешься?

Не дождавшись, ответ, продолжил:

—В трудовых, особенно, в творческих коллективах к бывшим работникам МВД и КГБ относятся с

недоверием, подозрением, считают их «подсадными утками», стукачами.

— Не пропаду. Зато совесть и честь будут чисты. Такова планида тех, кто рожден под знаком

скорпиона. Скорее погибну, чем поступлюсь принципами. Журналистика, перо прокормят.

— Твори, да слишком не зарывайся, — предостерег Калач. — Упрямство, тупость и глупость.

— Зрелая гражданская позиция, — возразил я. Взглянул исподлобья, он удрученно покачал

головой.

—Замполит правая рука, советник и помощник начальника, а ты, не имея юридического

образования, будучи дилетантом, возомнил себя прокурором, блюстителем законности.

Отбираешь хлеб у Бориса Дивного. Кто тебя уполномочил за мною надзирать? Какой-нибудь

клерк из обкома партии или КГБ? Отвечай, как на духу.

— Совесть, честь и чувство справедливости, — ответил я.

— А, а, театральный пафос, — усмехнулся подполковник. — Захотелось скандальной славы,

острых ощущений? Получишь их сполна.

— Для того, чтобы увидеть явные злоупотребления, не надо иметь диплом юриста и семь пядей во

лбу, — заметил я.

— Однако, упрямства тебе не занимать, — посетовал он. — А ведь я могу по-настоящему

разозлиться и привлечь тебя за клевету, оскорбление чести и достоинства. Схлопочешь года три

исправительных работ. Оденут в ватник, валенки и загремишь на «химию»?

— Не загремлю. Какая же клевета, если факты злоупотреблений налицо, — возразил я.

— Предлагаю оптимальное решение, — Калач, умерив пыл и дрожь в руках, взял он инициативу в

свои руки. — Ты отзываешь свое заявление из обкома партии. Объяснишь, что погорячился,

оклеветал честного офицера. А я найду способ, как тебя отблагодарить. Годится, по рукам!

Подполковник подал руку, но я невозмутимо произнес:

— Нет, не годится, Рубикон перейден, назад пути нет.

— Значит, бунт на корабле!? Дождался черной неблагодарности, — возмутился Калач.

— Отстаивание справедливости, — возразил я.