Саркома

—Наплевал в душу за то, что вывел в люди, посадил на должность, о который другие лишь

мечтают, карабкаются, словно альпинисты, по служебной лестницы от постового ППС до первой

офицерской должности. А ты сразу, как орел, вознесся над личным составом.

— Милиция — не частная лавочка, а в люди меня вывели родители, государство, партия,

комсомол ...

— Не партия, а я тебя сагитировал на службу и теперь понимаю, что глубоко ошибся. Недаром

Максим Горький сказал: рожденный ползать, летать не может.

— На полет не претендую, но и ползать, пресмыкаться, ни перед кем не намерен.

— Гордыня, снобизм. Что еще человеку надо, чтобы достойно встретить старость? —

подполковник вспомнил фразу, упрек Абдулы таможеннику Верещагину из популярного тогда

кинофильма «Белое солнце пустыни» и сам же ответил. — Достаток, сытость, высокая пенсия.

— Мне о старости еще рано размышлять, — возразил я.

— Не рано. Человек, едва родившись, из пеленок готовится к смерти, каждая секунда

приближает его к роковой черте.

От его циничного предостережения повеяло могильным холодом.

— Над этой неизбежностью не стоит всю жизнь напрягаться, надо жить по совести и чести, не

причиняя никому боли и обид.

Калач призадумался. Потом резко поднялся с вращающегося кресла и подошел к старинному

сейфу высотою почти в человеческий рост. Прозвенев связкой ключей, открыл бронированную

дверцу в верхней части сейфа. Краем глаза увидел на полках папки с завязанными тесемками.

«Что за «сюрприз» он приготовил? — постарался я предугадать. — Однако за собою каких-либо

грехов я не ведал. Хотя не сложно состряпать, какую-нибудь «липу».

Подполковник, вместо того, чтобы взять в руку одну из папок, потянулся вглубь верхней полки. В

следующее мгновение я увидел компактный пистолет Стечкина. Но табельным оружием являлся

пистолет Макарова. В арсенале ГОВД были автоматы Калашникова, пистолеты ТТ, спецсредство

«Черемуха», дымовые шашки, армейские бронежилеты, каски. Навряд ли пистолет Стечкина был

наградным, именным оружием Калача, ведь в послужном списке начальника не значились особые

заслуги? И в раскрытии громких преступлений он не отличился. Лишь по выслуге лет был

отмечен традиционной медалью «За безупречную службу» и нагрудным знаком «Отличник

советской милиции». Но таких знаков отличия была удостоена треть сотрудников личного

состава. Скорее всего, пистолет был изъят по одному из уголовных дел. Вместо того, чтобы сдать

в камеру хранения, Вячеслав Георгиевич решил оставить его себе.

Развернувшись, он направил дуло пистолета в мою сторону, будто в тире, прицелился в область

сердца. Я замер, наблюдая за его пальцем на спусковом крючке.

— По инструкции запрещено целиться в безоружного, не представляющего опасность, человека,

— напомнил я.

—Ага, сдрейфил. Не напрягайся, вольно! Пистолет не заряжен, — он показал магазин,

снаряженный патронами.

— В любом случае вы грубо нарушили прав ила обращения с огнестрельным оружием, — стоял я

на своем. — Может трагический случай с гибелью Ткача ничему не научил?

— ЧП на твоей совести. Своей рукой ставишь на карьере и благах крест. Между прочим, если бы

не моя благосклонность, ты сейчас бы не умничал, а парился на нарах.

— Почему вдруг?

— Не вдруг, а по делу, уголовному делу, — сухо произнес он и пояснил. — В ту ночь, когда с

участковым Ткачом в общежитии школы мелиорации произошла трагедия, ты был

ответственным дежурным по ГОВД, но утратил бдительность, не проконтролировал своих

подчиненных. По сути, избежал наказания.

— Мне в приказе начальника УВД объявлен строгий выговор.

— Это дисциплинарное, а «светило» уголовное наказание, но я не дал делу ход. Поэтому тебе

ЧП обошлось легким испугом.

—Расследованием занимались работники особого отдела УВД и следователь прокуратуры, —

напомнил я. — Вы не могли повлиять на их решения. В противном случае, мы оба сели бы на

скамью подсудимых. Значит, отсутствовали признаки, состав преступления.

— Тоже мне юрист-самоучка выискался. Помянешь мои слова, упрямство тебя к добру не

приведет, ждет бесславный финал, — предрек Калач.

— Поживем, увидим, — сохраняя спокойствие, ответил я. — Ведь никому не дано предугадать,

что день грядущий нам готовит?

Калач, пристально взирая на меня, покрутил пистолет на указательном пальце. Потом положил

его в сейф и закрыл дверцу. Возвратился к столу и грузно опустился в кресло.

«Что он хотел мне этой сценой сказать? Угрожая оружием, пытался испытать мой характер, силу

воли. Тщетные потуги. Людей, рожденных под знаком Скорпиона, невозможно приручить. Они не

подлежат дрессировке. Их легче убить, чем сломить».

— Ошибся я в тебе, очень ошибся, — глухо проворчал подполковник. — Согрел змею на груди.

Разговор окончен, свободен. Шагом марш!

В расстроенных чувствах я возвратился в кабинет. Но через несколько минут мои тягостные

размышления прервал зуммер телефона прямой связи с начальником ГОВД. «Что ему еще от меня

надо?» — подумал я.

— Зайди, срочное совещание руководства, — велел подполковник.

Я выждал пять минут. Когда появился в кабинете, заместители Калача, начальники отделений и