яму, Лучше не рисковать, ведь не зря мудрецы говорят, все свое ношу с собой». Чтобы не
озадачивать дочь, когда та возвратится домой из школы, Слипчук спрятала лопату в кладовую.
Закрыла входную дверь на два оборота ключа. По лестнице (квартира находилась на втором
этаже) спустилась в подъезд. На остановке дождалась автобус и сошла на конечной остановке. В
поселке, защищенном от ветра зданиями и деревьями парка, было более-менее тихо и комфортно,
хотя и ощущалось холодное, промозглое дыхание уходящей осени. На степном просторе за
поселком ветер усилился, холодил затылок и уши. Она подняла воротник, плотнее надвинула на
голову шапку. С тревогой поглядела на западную сторону, где сгущались свинцово-серые тучи,
предвещая дождь. Посетовала, что не догадалась взять с собой плащ-дождевик или зонтик.
Торопливо пошла вдоль обочины, стараясь успеть до непогоды.
Один из водителей автомобиля «Жигули», притормозив, пригласил в салон, но Маргарита
Евгеньевна, памятуя наказ Аграфены, отказалась от его услуг. На преодоление расстояния до
кладбищенских ворот в форме арки ей хватило двадцати трех минут. Специально фиксировала
время, необходимое для перемещения от квартиры до погоста, чтобы быть уверенной, что точно в
полночь совершит обряд погребения.
Вошла на территорию кладбища, где царили тишь и благодать, ни одной живой души. За
металлическими оградками возвышались кресты и разной конфигурации надгробия, отлитые из
бетона или облицованные керамической плиткой. Памятники из гранита и мрамора были
редкостью. Это были старые захоронения и поэтому кое-где виднелись высохшие венки с
обрывками пепельно-черных лент, граненые стаканчики и блюдца, литровые и трехлитровые
стеклянные банки с давно увядшими букетами цветов. На памятниках и крестах таблички с
выгравированными на металле или начертанными на дощечках фамилиями, имена-отчества, даты
рождения и смерти усопших жителей поселка, в разное время переместившихся в царство
мертвых. По едва заметной тропинке, проторенной в желтой, жесткой траве Слипчук направилась
в дальний уголок кладбища к каменной из кирпичной кладки ограде. Там, по ее мнению, не
предполагались новые захоронения. «Может здесь уготовано место и для моего супруга, —
неожиданно эта мысль пронзила ее сознание и Слипчук содрогнулась. Она знала, что в
центральной части кладбища существует почетная аллея, где похоронены знатные люди:
партийные функционеры, ветераны войны и труда, воины-интернационалисты, погибшие при
исполнении служебного долга в Афганистане. Маргарита Евгеньевна не сомневалась, что и
Александр Петрович заслужил право быть с почестями погребенным на этой аллее. Эта
навязчивая мысль не оставляла ее. В воображении всплывали прежде увиденные памятники-
надгробия из гранита, мрамора и бетона.
— Господи, что за наваждение? Сохрани и помилуй, — произнесла она, хотя, будучи женой
идеолога, тоже считалась атеистской, но не столь убежденной, как супруг.
У одной из заброшенных, поросших сурепкой с желтыми соцветиями могилы, с железной ржавой
ограды которой слезла серебристая краска, Слипчук встретила сгорбленную старуху в черном,
словно воронье крыло, плюшевом полушубке с корявой клюкой, будто то бы вставшей из гроба.
Желтовато-бледная пергаментная кожа лица была иссечена сеткой морщин, поблекшие глаза
глубоко запали. Она внешне была похожа на нахохлившуюся ворону. От неожиданности
Маргарита Евгеньевна отпрянула в сторону.
—У тя, хто тута ляжит? — скрипучим голосом спросила незнакомка.
— Никто.
— Чиво тоди блукашь? — уставилась в нее глазницами странница. — Харчи у усопших
страдальцев воруешь, али место себе удобное выбирашь?
— Нет, нет, мне еще рано, — отгораживаясь, словно от привидения, обмершими губами
прошептала Слипчук.
— Смерть не спрашивает, рано или поздно, — зловеще прошипела старуха. Маргарита Евгеньевна
замерла от сковавшего ее тело страха. Вдруг кто-то толкнул в ее спину— прошла, спотыкаясь,
оглянулась. Старуха исчезла, лишь на ограде, нахохлившись, сидела черная ворона. Маргарите
Евгеньевне показалось, что птица следит за ней своими глазами-бусинками. По мере того, как
женщина отдалялась от места встречи со странной старухой, ворона следовала за ней, Вдруг она
со зловещими криками «кырл, кырл» сорвалась с оградки и атаковала Слипчук, едва не ударив
черными крыльями по голове.
— Кыш, кыш, зараза, — закрываясь руками, испуганно прошептала женщина. Птица показалась
ей невероятно большой. Ведь недаром говорят, что у страха глаза велики.
Ворона, перелетая с оградок на чахлые деревца сирени и темно-зеленых туй, скрылась в глубине
погоста, где в поисках поминальной снеди, шумели ее сородичи. Сквозь шелест бумажных
венков, оплетенных черными лентами с полинявшими буквами прощальных надписей, слышался
тревожный птичий гвалт. Но больше всего птиц слеталось весной на поминальное пиршество.
Прибегали зайцы и мыши-полевки, приползали ужи и полозы, чтобы полакомиться остатками
харчей. Бродяги, алкаши, нищие и убогие в те дни ошивались на кладбище, чтобы задарма за
упокой душ выпить и закусить.