Наступила тишина, которую через минуту нарушил штабс-ротмистр Драч:
— Это то, что вы хотели мне сообщить утром, на лестнице?
— Да. Не хватает для убедительности лишь одного…
— Кольца с ядом на руке подполковника… — задумчиво произнес Авилов.
— Вот именно! Никто не видел на нем серебряного кольца или колец, которыми отравили и армянина, и Сивцова. Правда, есть золотое! Может, у этого "гения шпионажа" яд в золотой оправе?
Штабс-ротмистр Драч привычно вытащил из кармана платок:
— Ну, допустим, что все это так, господа… Однако что вы намерены предложить, Алексей Николаевич? Не допустить Лавренюка к проводам Императора? Но если он и агент, то не самоубийца, чтобы стрелять в Государя на глазах у всей армии…
— А нам только это и остается! Мы обязаны предотвратить любую угрозу монарху, пусть даже предполагаемую! — воскликнул вполголоса ротмистр. — Виктор Николаевич! Следует уговорить Воробанова оставить Лавренюка здесь, в штабе, вместо подполковника Грушевского. И сделать это можете только вы.
— Я?! — Авилов изумленно оглядел уставившихся на него ротмистров. — И как же вы предлагаете это сделать? Сказать, что теперь мы подозреваем штаб-офицера Управления дежурного генерала штаба армии? Сначала Сивцова, теперь и Лавренюка?
Вопрос был резонный — предположить реакцию начальника гарнизона было нетрудно. Они помолчали.
— А если сказать, что все обошлось и Лавренюка можно оставить в приемной за адъютанта? — подумав, предложил Драч. — В конце концов, Его Превосходительство сам объявил его исполняющим должность Сивцова.
Вновь помолчали.
— Ну, хорошо… — медленно произнес Авилов. — Мы изолируем Лавренюка от Августейшего… А что потом? Что, если, как всегда, ошибаемся? Как уличить его в измене?
— Возьмем в разработку, установим наблюдение…
Перебив, Листок продолжил мысль:
— …и будем уповать, что эта сучка Калленберг окажется живучей? Но, думаю, будет поздно — и без нее узнаем!
— Это как? — спросил Авилов.
— Вы думаете, агент будет ждать, когда его разоблачат? Кто завтра сбежит, тот им и будет!
Штабс-капитан пристально посмотрел на Листка:
— Тогда нам крышка…
Ротмистр зажег потухшую было папиросу:
— Хорошо, если не гробовая!
25. 1 декабря 1914 г. Николай II. Неожиданный поворот