Саша Чекалин

Из комнаты вышел переводчик — видно, из обрусевших немцев. Он записал Гришу и повел Якшина в кабинет коменданта. Часовой у двери настороженно смотрел на Гришу, словно старался проникнуть в его мысли. А рядом в кабинете в это время комендант гестапо с железным крестом на кителе вел с помощью переводчика разговор с Якшиным. Лежал перед комендантом обширный список, представленный Якшиным, с пометками, кто остался в городе, а кто отсутствует. Но почему-то список мало интересовал коменданта. Слушал он Якшина со скучающим видом.

— Давно дожидался этого часа… — льстиво рассказывал Якшин, сидя на кончике стула и всем своим видом стараясь доказать свою преданность. — Жил все эти годы по подложным документам. С 1921 года здесь поселился… И вот выжил. Дождался вас…

— Знаем… — прервал его немец и, вынув из папки какое-то дело с фотокарточкой на заглавном листе, показал Якшину.

— Так точно… Это я… — удивился тот. На него с фотокарточки смотрел молодой Якшин в тюремной форме надзирателя Литовского замка в Петербурге.

Жил он все эти годы в тени, стараясь держаться как можно незаметнее, и думал, что все уже позабыто.

Оказывается, нет, не позабыто. Кто-то на стороне держал его на примете… думал о нем.

— Мы все знаем… — повторил немец и небрежно протянул Якшину сигарету, которую тот осторожно, словно какую-то драгоценность, взял двумя пальцами.

Случилось то, что менее всего ожидал Якшин. Список не расположил к себе коменданта, а, наоборот, вооружил его против Якшина. Комендант в свое время пострадал от кляузников и поэтому относился к ним, несмотря на свою должность, с явной неприязнью. Сознавая, что Якшин все же полезный человек, комендант одновременно презирал его.

— Хорошо… хорошо. Докажите преданность новому порядку… — распорядился он и что-то добавил, очевидно, какое-то распоряжение переводчику. Тот только согласно кивнул головой.

Якшин растерялся. Он стал заверять немца в своей преданности. Но комендант, подыскивая слова, уже по-русски проговорил:

— Будете и дальше… фальш… фальш…

— Фальшивить… — перевел переводчик.

Подойдя к Якшину, комендант покровительственно похлопал его по плечу.

— Будете стараться… одарим. Богатым человеком станете…

При последних словах Якшин приободрился.

Более благоприятное мнение сложилось у коменданта, когда он допрашивал Гришу Штыкова.

— Коммунист?

Гриша отрицательно покачал головой.

— Комсомолец?

— Был, но недавно исключили…

Задав еще несколько вопросов, комендант спросил:

— Зачем пришел, если не комсомолец?

— Я закону люблю подчиняться, — пояснил Гриша. Комендант, вначале смотревший на него сурово, смягчился. Этот небольшого роста паренек со впалой грудью и большими грустными глазами ничего не просил для себя, как перед этим Якшин, и, очевидно, покорно дожидался, какой приговор вынесет ему новая власть.

— Пускай живет как хочет… — решил комендант и милостиво кивнул головой.

— Проваливай домой, — по-своему перевел Грише молодой юркий переводчик, одетый в коричневую форму, но без погон и знаков отличия. — Можешь спокойно жить в городе.

Гриша низко поклонился и вышел, держа шапку в руках.

«Не догадались… — весь красный от волнения, подумал он, с некоторым вызовом взглянув на часового. — Стой… стой, немчура… А я все же сильнее тебя…» Если бы можно было, он по-мальчишески показал бы часовому кулак.

Уже дома мысленно приказал себе: «Гришка!.. Ты теперь представитель Советской власти в Лихвине. Смотри в оба! Ты должен все видеть и все знать». А насчет Якшина твердо решил: «Нет, не мог быть Якшин при Советской власти коммунистом! Но тогда зачем являлся он в комендатуру? Ясно, что не регистрироваться». Ход дальнейших событий чуть не сбил Гришу с толку.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Совершенно с другим настроением вышел из комендатуры Якшин. Домой он вернулся крайне разочарованным. Было ясно, что список и биография Якшина не очень заинтересовали немцев. Во всяком случае, то, что ему предложили, никак не оправдало его надежд. А мечтал Якшин быть в Лихвине бургомистром.

Дома Якшин снял праздничный пиджак и жилетку.

В подавленном состоянии он сидел за столом и пил чай. Разговаривал со щеглами в клетках:

— Живете за хозяином, как в раю… Ни забот, ни тревог мирских…

Только с птицами и разговаривал дома Якшин, даже кошку не держал — терпеть не мог животных. Не успел Якшин закончить чаепитие, как вдруг раскрылась незапертая по его оплошности дверь и на пороге, покашливая, показался неряшливо одетый усатый человек в измятой солдатской шипели, с вещевым мешком за плечами и с толстой суковатой палкой в руках.

— Вам кого? — испуганно вскочил Якшин.

— Не узнал? — скривил губы вошедший.

— Кирька… Кирилл? — широко раскрыл глаза Якшин, узнав своего давнишнего знакомого Кирьку Барина.

— Вернулся с окопных работ… Теперь я полноправный гражданин, — пояснил Кирька, бесцеремонно усаживаясь за стол.

Так же бесцеремонно предложил:

— Угощай, друг… Может, чего и покрепче найдется. Редкий я у тебя гость. Связаны мы теперь с тобой одной веревочкой… Одному хозяину служим.