Сашка

– Саня! – позвал дед Семён хрипловато. – Подойди, дорогой!

Сашка захромал к окну, и едва успел снять шапочку, как в неё посыпались больничные булки. Шапочка наполнилась, Сашке пришлось раскладывать по карманам больничную сдобу. Он предложил кусочек брату, но тот, брезгливо сморщившись, отвернулся.

– Ешь, Саня, ешь, – послышался слабый голос.

Сашка откусил край засаленной твёрдой булочки, которая пахла лекарством. Хотелось выплюнуть, но Семён грустно смотрел на внука, и Сашка жевал, не желая обидеть деда Семёна.

Как-то Сашка прогуливался по двору. Было у него хорошее настроение, потому что мамочка редко наказывала его из-за больной ноги. И у него родилась мысль, что он и сам виноват в том, что мамочка строга с ним. В памяти его чередой выплыли неблаговидные поступки. Зачем сломал телефон? Зачем разобрал мамочкины часы и не сумел собрать их? Зачем дрался в школе? Зачем порвал дневник? Зачем? Зачем? Зачем? Как много этих ненужных зачем…

Он присел на ступеньку лестницы. Вокруг валялось окурки. Захотелось затянуться дымом. Но окурки были искурены до бумаги. С трудом таща ногу, он поднялся на чердак и ощупал щели между досками крыши. Вскоре извлёк пачку папирос и коробку спичек. Облегчённо вздохнув, подумал: «Володькины, единоличник!». Накурившись, положил папиросы со спичками на место и, почувствовав головокружение, слез с чердака; постояв, направился в сторону от дома, чтобы выветрить изо рта запах табака.

– Куда похромал? – услышал вдруг голос матери.

Он растерялся, кровь хлынула ему в голову.

– Никуда… Просто так… – заикаясь, ответил.

– А что делал на чердаке, дрянь? – она пригнулась, заглянув ему в глаза. – Говори правду!

– Ничего, п-просто там иг-играл…

– Дыхни!

Его выдох и оплеуха родились одновременно. Возмущений мамочки не было предела.

– Погоди, скот! – она ткнула Сашку коленом в сторону дома, дрожащими от злости руками доставая папиросу.

Он присел за кухонный стол. Рядом села бабушка, прикрывая его от матери, которая стояла у умывальника и мыла руки. Вовка прислонился к печке, стараясь не дышать. Ксения посматривала косо на Сашку. У него под глазом уже образовался синяк. Внешне он был спокойным, судя по тому, как безразлично смотрел в окно, ковыряясь в носу пальцем. Длительная тишина, возникшая в доме, стала всех угнетать. Её попыталась нарушить Агафья Кирилловна. Повернувшись к столу и глядя на внука, она взяла карты и раскинула их по столу.

– Это для дома, это было, это будет, – заговорила, – это ожидает…

Сашка следил в окно за маневровым паровозиком, двигающимся взад-вперёд, но краешком глаз присматривал за матерью. Вот она вытерла руки, вот простучала каблуками по комнате, вот сняла туфли и кинула их под кровать. Под скрип пружины легла.

– Это было, это будет, это ожидает… – шептал вслед за бабушкой Сашка.

«Знаю, что ожидает, – думал он, – за дверь ни шагу, сочувствие папочки, бабы. Вовка притащит окурок и не упустит случая поехидничать: мол, сиди дома, давно пора тебя к бабке привязать». Забывшись, он провёл рукой по столу и поломал ряды бабушкиных карт. В окне, прижимаясь носом к стеклу, появилось личико Галки. Она махнула рукой и крикнула:

– Достукался – на улицу не выпускают… Это она тебя так разукрасила, паразитка? Руки бы отсохли у неё, вот зараза!

Сашка испуганно прижал палец к губам, сострив гримасу и показывая рукой в сторону комнаты. Бабка прикрыла глаза и обхватила голову руками. Ксения зашевелилась на постели.

Из-за болезни Сашка отстал в учёбе, и, как ни пробовала его подтянуть Ксения, он остался на второй год в третьем классе. Галке он сказал, что переживает только из-за того, что будет учиться на класс ниже её; а для себя он давно решил, что учёба ему не даётся, особенно арифметика. Хотя стихи он декламировал лучше всех, даже учительница приводила его в пример. Мнение учительницы он как-то подслушал, стоя за дверями учительской; учительница говорила мамочке: «Мальчик способный, но лентяй, стихотворения заучивает, а таблицу умножения не знает». Сашка подумал, что она не права: стихи он заучивал легко, читал с удовольствием, а над задачами корпел, и всё равно не мог их понять. А брат учился легко. Частые домашние неурядицы на него не действовали, домашние уроки выполнял он на бегу, без затруднения решая задачи.

Ксения с упорством продолжала воспитывать детей, никому не позволяя внедряться в эту область. Конечно, после того, как сына оставили на второй год, и у неё появились сомнения в своих способностях воспитателя. Да и не могла она не заметить, что плодами её упрямых стараний стали злые огоньки в глазах сынов. Но, чувствуя и понимая это, она не меняла ничего в методах воспитания. Отношения в семье продолжали течь в привычном русле.

22

Два года ходил Сашка в третий класс. Мучительное это дело: во-первых, стыдно быть на правах второгодника, во-вторых, к учёбе из-за этого ещё большая возникала неприязнь. Но, наконец, учительница объявила:

– Саша Ерёмин переведён в четвёртый класс.

Можно было положить учебники в тумбочку и заняться делом!