Сашка. Книга вторая

Помог встать ему старик, пошли дальше. Вор от дикой боли зубами скрипит. Сделали они у чащи привал. Царскую снедь вор за обе щеки уплёл и вином запил. Старик же не пьёт, не ест, а прохаживается невдалеке, да ощупывает лопатой землю. «Сядь, не мельтеши, – не выдержал вор. – Не то по башке второй лопатой долбану!» «Да ты бы, раб божий, лучше мне копать землю помог». «Ну, ты озверел! – ответил вор. – Рой могилу, я тебя в неё закопаю!» Вдруг что-то звякнуло по железу. Вор, хоть и пьян был, а заинтересовался. Смотрит, вытаскивает старик из ямы горшочек, а из него деньги золотые посыпались на землю. «Молодец, батя! – вскричал вор. – Не напрасно, выходит, связался я с тобой. Давай делить!». И стал старик деньги делить. Разложил монеты на три кучи. «А кому третью кучу?» – спросил удивлённый вор. Старик хитро ему ответил: «Тому, кто торбочку мою съел». «Батя, так это я же схавал её!» Сказал и вторую кучу золота пригрёб к себе.

14

Сашка, с испугом, услышал:

– Ерёмин, с вещами на выход!

Его ждала неизвестность. А пока что он попал в камеру для малолеток, которым предстоял этап. Здесь увидел и тех, с кем сидел до суда. И долговязого. Тот зло взглянул в сторону Сашки и о чём-то зашушукался с соседями. «Нужно быть на чеку» – подумал Сашка. В десять утра открылась дверь камеры. Приказали построиться в коридоре. Пересчитали. Тридцать человек. Автомобиль, вокзал. Перед поездом заключённым приказали сесть на корточки, предупредив: «Шаг влево, шаг вправо, прыжок вверх – побег, стреляем без предупреждения». У каждого с собой в котомке булка чёрного хлеба и три селёдки.

Состав ехал долго, с частыми остановками. Охранники – вооружённые молодые солдаты, все из Средней Азии. До чего злые! Кружки воды не выпросить. А от солёной селёдки пить хотелось жутко. Да и вагон не проветривался. Жара, духота. Долговязый слабаком оказался: ныл.

Наконец куда-то приехали. Это была Свердловская тюрьма. Завели в полутёмную камеру, свод которой поддерживали колоны. Но, как следует, оглядеться не успели: через три дня вновь застучали колёса по стыкам, тюрьмы замелькали – одна за другой. Сашка даже стишок сочинил: «Как птицы, полетели километры. О, что же там, в неведомом краю? Судьба моя… Как злобно воют ветры. Куда несут они судьбу мою?».

Тюрьмы, где пришлось побыть Сашке, были не похожи одна на другую. Например, в Омске тюрьма хмурая, в Вологде – голодная, в Кирове – сытая. До зоны плыли на пароме, пересекли Северную Двину. Когда подвели вымученных за дорогу малолеток к вахте, обратил Сашка внимание на хлопчика примерно его лет, который с охранником разговаривал как-то задушевно. Сашке картина понравилась. Спросил у хлопчика: «Как вам тут?» Тот ответил: «Учись, спортом занимайся, ходи на работу, распорядок дневной выполняй – тогда жить можно».

Выкупали, одели, накормили и раскидали по отрядам, которые располагались в старых рубленных двухэтажных бараках. По восемь спален в каждом. Один барак на два отряда. Командовал отрядом бригадир. В отряде, куда поместили Сашку, бригадиром был Зуев Боря, кликуха – Борюля. Рост средний, лицо деревенское – простодушное и конопатое. Он косил под дурака, но был хитёр, как бес. По морде мог дать, не разбираясь. А разберётся – похлопает по плечу и с поклоном, как шут, извинится. Смотришь – другого колотит. Но ни разу не замахнулся он на дружка – пацана лет шестнадцати, хоть тот постоянно подсмеивался над ним. Этого пацана за близость к бригадиру малолетки уважали и называли Сан – Санычем. Ещё он был хозяином старенькой гитары, на которой вечерами играл, но дёргая лишь за одну струну, пытаясь вымучить мелодию из какого-нибудь репертуара. Когда Сашка спросил его, почему он обходится одной струной, тот ответил, что другие струны не звучат. Сашка взял гитару, подтянул струны, и запела она так, как, видимо, не пела никогда. «Ух ты!» – вытаращив глаза, только и произнёс Сан—Саныч. И тут же приклеилась к Сашке кличка «Гитарист».

Долгими вечерами бегал Сашка пальцами по струнам в окружении отряда слушателей. Через несколько дней в спальню зашёл молодой человек; он, молча, послушал Сашкины мелодии и, схватив его за руку, повёл в музыкальную комнату. Она, кстати, соблазняла Сашку давно текущими из неё гитарными и балалаечными звуками. Руководителем оркестра был парень, играющий на гитаре и носящий солидную кличку «Полковник». Молодой же человек, который привёл Сашку в музыкалку, был пианист Вова Зверев – душа музыкантов, а ещё председатель Совета колонии. Стройный, высокий, сероглазый, носил он кличку «Хося».

В те дни готовился концерт. Второй месяц неотлучно репетировал оркестр. Несмотря на то, что и Сашка оказался в нём, дневную норму распиловки дров ему не сократили. Подумал «Хося» и сказал: «Подыщем работу полегче». И послал Сашку к Лавреньтичу – мастеру. Мастер, седовласый, мордастый, к Сашке подкатившись, загнусил:

– Зверев прислал? Что это он задницу за тебя дерёт? Зверев… Кто он такой? Подумаешь, отец в министерстве. Дудки тебе, – он поднёс фигу Сашке к носу. – Вон пошёл!

Сашка отшатнулся, но услышал:

– Утром завтра заходи.