Сашка Вагнер. Вера. Отвага. Честь

Нашли его в марте, случайно. Батюшка приходской церкви заволновался — Пётр Фёдорович на старости лет набожным стал, а тут три месяца на службе не был. Связались с сыном, тот из Москвы прилетел, вскрыл дом…

Он сидел в кресле-качалке на третьем этаже, в бильярдной, где ни разу не играли в бильярд. При нём был заряженный «макаров», а на полу валялась тетрадь с недописанной предсмертной запиской. Инсульт успел раньше, чем пуля…

На следующий день, в восемь тридцать утра, я уже был на вокзале, обритый, помытый, заранее оплаканный родственниками, но свободный. В поезде таких, как я, оказалась прорва — свозили со всей области. Все в гражданском, большинство ещё даже не бритые, но что-то общее было у всей этой оравы — несколько вагонов призывников, ещё с весеннего призыва.

Отвезли нас в Копейск, маленький уральский город. Рядом с городом — сборный пункт, ряды казарм, запущенные и обветшалые. Как полки ополченцев, уходили они шеренгами за горизонт. Туда нас и загнали.

По гроб жизни эти казармы не забуду. Двухъярусные нары рядами, на них — новобранцы растерянные, потому что, как ни крути, быть готовым морально ко всему этому трудно. К тому же из Копейска дороги-то шли в разные стороны, но самая наезженная тогда вела на юг, в Афган. Мне-то что, я уже знал, что пойду именно по ней, навстречу потоку цинковых посылок, а другим боязно было.

Потом молодёжь потихоньку ввели в курс дела те, кто уже проторчал в этом месте какое-то время. «Каждый день, — говорили они, — будут прибывать „купцы“ — офицеры разных частей. Кого-то отберут, кого-то оставят, пока всех не разберут». Я всё это мимо ушей пропускал, опять-таки строго по Высоцкому: «Мать моя, кончай рыдать; станем думать и гадать, когда меня обратно привезут» и в каком виде. Отчего-то я думал тогда, что целым мне из Афгана не уйти. Эх, не знал я, что до него ещё надо добраться!

От сумы и от тюрьмы не зарекайся, говорят в народе. А почему? Да потому, что каждый может оказаться там. В народе тюрьма вообще воспринимается как какая-то хтоническая сила, обладающая волей и разумом, и, чёрт бы его побрал, что-то в этом есть. Как голодный вампир после вековой спячки, она отведала на вкус моей крови и не желала просто так отпускать свою добычу. Долго не желала и в конце концов дотянулась, но не сразу.

Я проснулся от яркого света, залившего казарму, и понял, что что-то не так. Это какое-то звериное чутьё опасности, живущее в каждом человеке. Кто-то ощущает его сильнее, кто-то слабее. У меня, видимо, чутьё это неплохо развито — я начинаю действовать ещё до того, как пойму, что происходит.

А происходило вот что — пришли дембеля. На них уже был подписан приказ об увольнении в запас, и они ожидали в Копейске, когда их распустят по домам. Я чувствовал запах дешёвой сивухи, какой бы даже наши левобережные бомжи побрезговали бы; видел как попало напяленную, видавшую виды форму и намотанные на кулаки солдатские ремни пряжкой наружу.

Они пришли за калымом.

— Так, салабоны, — объявил один из них, рыжий крепыш на полголовы ниже меня. — Мы своё отслужили, а вы ещё ни х… пороху не нюхали. Как поётся в песне: через две зимы, через две весны… — он закашлялся, — короче, деньги, гражданский шмот, бритвы, у кого есть, сдаём на кичу. Вам ближайшие семьсот тридцать дней они будут ни к чему, а нам всё это на гражданке пригодится. Хавку и бациллу туда же. Вам теперь солдатская пайка положена, привыкайте, сосунки.

Кто-то пытался возмущаться, но зря — на таких набрасывались всем скопом, лупцевали от души, валили на пол, плевали…

Честно говоря, я не знал, что делать, и наблюдал за происходящим со своих нар, как и большинство других новобранцев, не вмешиваясь. В конце концов дембеля подошли и к моей кровати.

— А ты чё разлёгся, салага? — спросил рыжий, пиная мою кровать. Я лежал на верхнем ярусе, подо мной никого — куда делся мой сосед, понятия не имею.

— Тебя колышет? — ответил я, продолжая лежать, как лежал, хотя и понял — без драки не обойдётся. Впрочем…

Эти клоуны, конечно, были без минуты дембелями, но армия, похоже, ничему толковому их не научила. Когда растёшь на улице, быстро учишься определять потенциал возможного противника. Эти мне были не особо страшны.

Вообще говоря, когда человек угрожает, лезет на рожон, в ста случаях из ста он делает это со страху. Агрессия — вообще признак страха.

— Так, я не понял! — возмутился рыжий. — А ну, быстро слез, щегол борзой!

Я даже отвечать ему не стал — просто спрыгнул с нар, попутно заехав хаму пяткой по уху. Приземлился, правда, не очень устойчиво и чуть за это не поплатился — дружки рыжего немедленно атаковали.

К счастью, драться в проходе между двухъярусными койками в одиночку удобнее, чем толпой. К тому же эти фраера были солидно накачаны местной самогонкой, которую, вероятно, поставлял им вышедший на пенсию специалист по химоружию. Прежде чем меня скрутили, я отправил на отдых на грязном полу с полдюжины дембелей, отобрав у них ремни, а одного даже лично познакомил с кирпичной стенкой, оставив на побелке кроваво-красный мазок.