Читаем Сашка Вагнер. Вера. Отвага. Честь полностью

Тем не менее численное превосходство играет свою роль всегда или почти всегда, а я ведь действительно был, по их меркам, салагой. Меня всё-таки скрутили и хотели было порешить, уж очень я их разозлил, да не тут-то было. Примчался какой-то офицерик с дежурными, всех растащили по разным сторонам, а потом…

А потом началось странное. Меня отправили на гауптвахту, «губу» по-нашенски. О том, что так делать было нельзя, я узнал намного позже. Я ещё не принёс присягу, и отправлять меня на гауптвахту было нарушением устава. Впрочем, уже на «губе» мне сообщили, что, поскольку я ещё не состою в рядах нашей армии, меня передадут в УВД буквально завтра. А это означало ни больше, ни меньше возвращение за решётку.

Впрочем, тюрьма меня уже ожидала — помещение гауптвахты отличалось от КПЗ только тем, что народу тут было меньше, а камера, куда меня зашвырнули, оказалась вообще пуста. Возможно, надо было возмущаться, пытаться как-то прояснить ситуацию, выяснить, в конце концов, почему взяли меня, а не тех, кто напал на нас, но…

Мы все с детства знаем, что плетью обух не перешибёшь, а идти против рожна — себе дороже. Невозможно тягаться с Левиафаном, как философ Локк, книги которого я прочитал тоже в тюрьме, называл государство. На самом деле Левиафан не обязательно зол. Иногда он может быть добрым и хорошим, но люди столь малы и ничтожны перед ним, что порой он давит их, не замечая. Бороться с ним — всё равно что драться с ливнем или пинать несущуюся на тебя лавину.

Некоторых людей судьба упорно загоняет в жернова. Почему? Кто знает? Может, за какие-то грехи предков, может, потому, что, если такого человека не остановить, он станет кровожадным зверем. Иногда я думаю, как могла бы сложиться моя судьба, если бы я не вступился за девочку в то летнее утро, и понимаю — да как угодно!

Я мог бы стать бандитом, беспредельщиком. Или подсесть на наркоту. Или словить нож или пулю на разборках. Мог бы даже опять-таки оказаться за решеткой, но уже за дело с грехом на душе. Может быть, Господь лучше нас знает, что нам нужно? Возможно. Может быть, кому-то полезно попасть в жернова?

— Командир, — Джейсон отвлекает меня от невеселых мыслей, — есть радиоперехват «укропов»!

— И что там у них? — интересуюсь я.

Джейсон хихикает:

— Как всегда, бардак. Полевые командиры сру… в смысле ссорятся.

У нас в группе мат не то что под запретом, но сильно не приветствуется. На фронте вообще-то без мата сложно обойтись; давно и не мной замечено, что сначала человек начинает материться, потом перестаёт следить за собой, потом…

Потом он может дойти до такого скотства, мама не горюй. Вот на украинских радиоперехватах мат-перемат такой стоит — хоть святых выноси. А мы — не они. Ну и батюшки, а также священники других конфессий, муллы у чеченских братьев, например, постоянно нас за это ругают. Помнится, отец Христофор и чеченский, не знаю, как правильно, мулла с весьма красноречивым именем Ислам сговорились и заставили бойцов нашей части и смежников из чеченской милиции каждый мат, произнесённый ими, на листочек выписывать. А потом зачитывать перед другими бойцами. Мы в то время на ротации были, занялись, так сказать, перевоспитанием — в итоге материться стали в разы меньше.

Скажете, блажь? Нет, что-то в этом есть, достаточно с квадрокоптера посмотреть на их окопы и на наши. У нас, конечно, тоже не операционная, но такого бардака, как на той стороне, я у своих ни разу не видел. Опять-таки наши ребята хоть и пьют иногда, но до свинского состояния не упиваются, а уж наркоты и в помине нет. А там что? Кроме того что солдат часто закармливают боевыми наркотиками до состояния зомби, многие нажираются так, что голыми руками бери. Мы, кстати, так и делаем: заметит птичка, что на каком-то участке противники насинячились, — выходим на охоту. Один чеченец, тёзка Рамзана Ахматовича, кстати, как-то сорок человек перерезал в казарме после того, как те пару молочных бидонов коньяка «Самженэ Сампье» оприходовали…

Часто я, глядя на сторону противника, вспоминаю тех пьяных дембелей. У этой истории было продолжение, но сейчас не до него.

— И по какому поводу ср… ч? — интересуюсь у Джейсона.

— По поводу зажарить нас или сварить, — отвечает Джейсон. — Мы по первой и третьей группе отстрелялись удачно: в первой шесть двухсотых и трёхсотых полно. В третьей трёхсотых только четверо, но Коротких удачно отработал эрпэгэшником, минус один БТР. А вторая группа не особо поцарапалась, отошла с тремя трёхсотыми. Фишка в том, что командует операцией как раз командир двойки, некий майор Мулява, не поймёшь, не то позывной у него такой, не то фамилия. Был у хохлов когда-то министр обороны с такой фамилией…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Уманский «котел»
Уманский «котел»

В конце июля – начале августа 1941 года в районе украинского города Умань были окружены и почти полностью уничтожены 6-я и 12-я армии Южного фронта. Уманский «котел» стал одним из крупнейших поражений Красной Армии. В «котле» «сгорело» 6 советских корпусов и 17 дивизий, безвозвратные потери составили 18,5 тысяч человек, а более 100 тысяч красноармейцев попали в плен. Многие из них затем погибнут в глиняном карьере, лагере военнопленных, известном как «Уманская яма». В плену помимо двух командующих армиями – генерал-лейтенанта Музыченко и генерал-майора Понеделина (после войны расстрелянного по приговору Военной коллегии Верховного Суда) – оказались четыре командира корпусов и одиннадцать командиров дивизий. Битва под Уманью до сих пор остается одной из самых малоизученных страниц Великой Отечественной войны. Эта книга – уникальная хроника кровопролитного сражения, основанная на материалах не только советских, но и немецких архивов. Широкий круг документов Вермахта позволил автору взглянуть на трагическую историю окружения 6-й и 12-й армий глазами противника, показав, что немцы воспринимали бойцов Красной Армии как грозного и опасного врага. Архивы проливают свет как на роковые обстоятельства, которые привели к гибели двух советский армий, так и на подвиг тысяч оставшихся безымянными бойцов и командиров, своим мужеством задержавших продвижение немецких соединений на восток и таким образом сорвавших гитлеровский блицкриг.

Олег Игоревич Нуждин

Проза о войне