Сатира и юмор: Стихи, рассказы, басни, фельетоны, эпиграммы болгарских писателей

Сейчас иду к прокурору, а там видно будет. Если судить по следователю, то, может, и прокурор человек понятливый окажется, но все ж таки прокурор — мало ли как дело повернется.

Если по закону смотреть, то я подхожу под статью. А если по совести, то не подхожу. Главное, что на душе у меня греха нет. Сержант и следователь это поняли. Следователь-то понял, а жена моя — нет! Я в город к прокурору иду, оттуда не знаешь, можно сказать, вернешься или нет, а она дуется и ворчит.

— Так тебе и надо! — говорит. — Коли ты чурка на растопку, то так тебе и надо!

Перевод М. Тарасовой.

Генчо Узунов

МНЕ СНИЛСЯ БЛАЙБЕРГ

Уверяю вас, что в тот день я ничего не пил, а вечером — и вовсе. Наоборот, я рано вернулся домой, замочил белье, приготовил куриный суп из пакета, поужинал, потом постирал, подшил простыню к одеялу и лег спать. Даже телевизор я в тот памятный вечер не стал смотреть, только немного почитал. Пролистал газеты, получил массу информации о международных событиях, о выполнении планов и обязательств, о торжествах и открытии пусковых объектов — пока, наконец, не заснул над статьей о рентабельности. Вы не подумайте, я кое-что смыслю в хозяйственных проблемах и даже, если хотите знать, работаю именно на этом фронте, но статья была уж совсем неудобоваримая. Вот я и уснул. А когда уснул, мне приснилось, что я директор — давняя моя мечта.

Сижу я за роскошным письменным столом, на полу ковры, над головой лепнина, вокруг цветы, телефоны, корреспонденция, а через окно кабинета видно большо-о-ое предприятие. Трубы дымят. Мое предприятие. Я курю сигарету за сигаретой, а голова трещит от проблем! Трубы дымят и придают родному небу индустриальный вид, а работа не движется, и начальство на меня давит. В чем же загвоздка?

В чем загвоздка, спрашиваю я себя, почему суть дела ускользает от меня и в чем тайна успеха?

И в это время в дверь постучали.

— Да.

Входит молодой, стройный, красивый мужчина. Знакомое лицо! Где я его видел? Не в городе, и не в окружном центре, и не в министерстве. Кто этот бесцеремонный субъект? Почему он явился именно сейчас, когда я бьюсь над загадкой выполнения плана?

— У вас порок.

— Какой порок?

— Сердца. Я вам его поменяю.

— Как это поменяете?! У меня прекрасное сердце, любвеобильное, преданное, пылкое, и всеми своими фибрами, даже теми, что на самом его дне, оно пульсирует в такт проблемам, задачам и мероприятиям.

— Да, но у него порок.

И не успел я оглянуться, как три его телохранителя набросились на меня, сорвали одежду и простыней привязали меня к столу. А он надел белый халат, и тут я его узнал. Профессор Барнард.

Но они забыли заткнуть мне рот, и я закричал. Я по опыту знаю, что как начнешь кричать, тут все и уладится.

Но на этот раз не уладилось.

Мне сделали укол, и я заснул еще раз. Но не совсем. Глаза мои затуманились, слух и обоняние притупились, но усилием воли я все-таки отчасти сохранил сознание. В такой степени, какая необходима директору, чтобы все видеть и чувствовать, пусть даже не реагируя.

Тогда он сказал:

— Начинаем.

Я еле выговорил:

— Нет.

Но он меня не услышал, а хлопнул в ладоши, и в комнату вошли Софи Лорен и Джина Лоллобриджида в обличье медицинских сестер.

— Скальпель! — крикнул Барнард.

— Его точат, — сказала Софи Лорен.

— А почему до сих пор не наточили?

— Потому что была повреждена точильная установка.

— А почему ее не отремонтировали?

— Потому что сломался один четырехмиллиметровый болт, а в Софии таких болтов не оказалось, пришлось посылать за ним аж в Горну Оряховицу, а когда болт нашли, он оказался ржавым, потому что лежал под открытым небом, полдня его держали в уксусе, а вторую половину дня терли наждаком, — откликнулась Джина Лоллобриджида.

Пока профессор, дав волю возмущению, говорил, что это ни на что не похоже, они принесли скальпель. Погрузив его в кипяченую воду, профессор продезинфицировал руки сливовой водкой. Потом сказал:

— Вату!

— Ее вот-вот должны привезти, — успокоила его Софи Лорен. — За ней поехал грузовик в Хасково, потому что у нас вата кончилась.

— Боже мой! — воскликнул доктор. Религиозный тип! — Тогда приготовьте хотя бы пинцеты, марлю, риваноль и лейкопластырь! Привезите кислородную машину, дайте иглу и нитку!

Джина Лоллобриджида поклонилась:

— Пинцет готов, профессор, но у него только один конец. Другой отломился в прошлом году, когда рвали зуб у одного журналиста. Мы сразу же подали заявку на новый пинцет, но пока не получили. Марли и риваноля у нас хоть завались, по полторы тонны, а лейкопластырь мы заказали, но нам в целях экономии прислали изоляционную ленту. Кислородная машина ремонтируется на базе обслуживания, но база загружена работой, однако нам одолжили кислородную бомбу на пивной фабрике. Шланг мы взяли в ресторане «Видинская встреча» и продезинфицировали его, но он все равно пахнет «гамзой». Игла есть, вот она. Вот нитки, но черные. Белых в продаже нет.

Я увидел, как профессор начал рвать на себе волосы, и даже услышал, как он закричал: