Сатирические очерки

Королевский указ заканчивается упоминанием имени божьего и пр. Я не мог понять, что же это должно обозначать, хотя и предполагаю, что составитель хотел, видимо, сказать «Да хранит нас бог» или «Да внемли мне, боже», или «С нами бог», ибо следовать этому весьма странному распоряжению можно только не иначе как уповая на бога. Отсюда ясно, что господин управляющий почтовым ведомством более достоин сожаления, чем это может показаться на первый взгляд. Ведь это он должен не только рассылать всем письма, но еще и понимать, чего хочет от него министерство, если только их превосходительства в интимных разговорах между собой не придерживаются другого, более ясного языка, предназначая эту двусмысленную речь публике.

Хуже всего то, что 16 января, то есть восемь дней спустя, мы нисколько не продвинулись вперед в отношении стиля королевских декретов. Королевским декретом от 16 числа дон Франсиско Хавьер Уриарте-и-Борха произведен в капитан-генералы флота «без увеличения денежного довольствия, от которого Уриарте изволил благородно отказаться, принимая во внимание настоящие обстоятельства».

Я согласен с тем, что настоящие обстоятельства не располагают к назначению большого денежного довольствия, но все же очень жаль, что с 16 января сеньор Уриарте должен довольствоваться лишь тем, что он до сих пор получал, и что отныне ему придется придерживаться точного соответствия между трудами и получаемыми удовольствиями. Это значит, что если, например, на следующий же день после опубликования королевского декрета сеньору Уриарте сообщили бы доброе известие, что-нибудь вроде роспуска кортесов, то он должен поостеречься обнаружить, что он весьма доволен этим, ибо уже одно это увеличило бы его довольствие сверх того, которое ему было положено до 16 января.

Чтобы сделать более сносной жизнь сеньора Уриарте и улучшить положение управляющего почтовым ведомством, следовало бы предложить правительству использовать на службе людей, которые умеют хотя бы читать и писать.

Но ты, наверное, горишь нетерпением узнать цель моего второго послания. Тебя, очевидно, заинтриговал заголовок? Почему же «Спокойной ночи»? – спросишь ты меня, – когда все известия, которые доходят до меня с родины, позволяют мне рассчитывать на рассвет, и прогресс, и всеобщее просвещение. Спешу вывести тебя из сомнений. Спокойной ночи я желаю вовсе не тебе. В потемках оказались мы сами, а у вас другое дело. Теперь ясно, к чему я упоминаю ночь? Все еще не понимаешь? Ну, хорошо, перейдем к изложению сути дела. Слушай. Только начать нужно несколько издалека.

Среди нас есть деятели, которые склонны играть с нашим счастьем в «кошки-мышки», и к тому же они обладают редким искусством делать все наоборот. Эти самые деятели еще в двенадцатом году ознакомились с документами, относящимися к прошлому столетию. Именно они-то и сделались либералами, причем такими, что лучше не надо. Они услышали крики о национальной независимости и решили про себя: «Смотрите-ка! Испания просветилась!» И посему у них исчезли сомнения, способна ли Испания принять Конституцию. Они составили нечто вроде священного кодекса, почитаемого словно какой-нибудь палладиум[411] нашей независимости и колыбель нашей свободы.

Однако благие замыслы оказались недоступными для понимания народа в целом, слишком отсталого, чтобы дать себе отчет в пользе этих преобразований. Хозяин явился домой как раз в субботу,[412] и земля Испании очистилась от нововведений. Деятели, о которых я тебе рассказываю, сделали по этому поводу следующее заключение: «Это было предательство, но в другой раз все будет обстоять лучше».

Стали ждать, и вот в двадцатом году снова накрывают на стол и ставят те же блюда, так как аппетит, как говорят, с тех пор не уменьшился. Но приходят и уходят дни, приходят и уходят французы, приходит и уходит конституция, приходят и уходят сами деятели. Едва прошла половина трехлетнего периода, как один из этих набравшихся опыта людей стал размышлять и сказал про себя: «Может быть, Испания не достаточно просвещена, и желудок ее не испытывает столь острой потребности в еде, как я это полагал. Палата представителей вполне может заменить конституцию».

Но явился третейский судья[413] и, пока враждующие стороны были заняты разыгрыванием комедии под заглавием «Кто должен главенствовать в доме?», решил сыграть роль льва из басни. Кое-кому пришлось провести десять лет за границей, и те, о которых я рассказываю, вместо того чтобы снова заявить: «Это было предательство» (что соответствовало истине), выразились так: «Теперь совершенно очевидно, что Испания остается непросвещенной».