Сатиры

На дачной скрипучей веранде
Весь вечер царит оживленье.
К глазастой художнице Ванде
Случайно сползлись в воскресенье
                 Провизор, курсистка, певица,
                 Писатель, дантист и певица.

«Хотите вина иль печенья?»
Спросила писателя Ванда,
Подумав в жестоком смущенье:
«Налезла огромная банда!
                 Пожалуй, на столько баранов
                 Не хватит ножей и стаканов».

Курсистка упорно жевала.
Косясь на остатки от торта,
Решила спокойно и вяло:
«Буржуйка последнего сорта».
                 Девица с азартом макаки
                 Смотрела писателю в баки.

Писатель за дверью на полке
Не видя своих сочинений,
Подумал привычно и колко:
«Отсталость!» – и стал в отдаленьи,
                 Засунувши гордые руки
                 В триковые стильные брюки.

Провизор, влюбленный и потный,
Исследовал шею хозяйки,
Мечтая в истоме дремотной:
«Ей-богу! Совсем как из лайки…
                 О, если б немножко потрогать!»
                 И вилкою чистил свой ноготь.

Певица пускала рулады
Все реже, и реже, и реже.
Потом, покраснев от досады,
Замолкла: «Не просят! Невежи…
                 Мещане без вкуса и чувства!
                 Для них ли святое искусство?»

Наелись. Спустились с веранды
К измученной пыльной сирени.
В глазах умирающей Ванды
Любезность, тоска и презренье —
                 «Свести их к пруду иль в беседку?
                 Спустить ли с веревки Валетку?»

Уселись под старой сосною.
Писатель сказал: «Как в романе…»
Девица вильнула спиною,
Провизор порылся в кармане
                 И чиркнул над кислой певичкой
                 Бенгальскою красною спичкой.

1910

Кухня

Тихо тикают часы
На картонном циферблате.
Вязь из розочек в томате
И зеленые усы.

Возле раковины щель
Вся набита прусаками,
Под иконой ларь с дровами
И двугорбая постель.

Над постелью бывший шах,
Рамки в ракушках и бусах, —
В рамках – чучела в бурнусах
И солдаты при часах.

Чайник ноет и плюет.
На окне обрывок книжки:
«Фаршированные пышки»,
«Шведский яблочный компот».

Пахнет мыльною водой,
Старым салом и угаром.
На полу пред самоваром
Кот сидит как неживой.

Пусто в кухне. «Тик» да «так».
А за дверью на площадке
Кто-то пьяненький и сладкий
Ноет: «Дарья, четвер-так!»

1922

Литературный цех

В редакции толстого журнала