Серьезных лиц густая волосатостьИ двухпудовые, свинцовые слова:«Позитивизм», «Идейная предвзятость»,«Спецификация», «Реальные права»…Жестикулируя, бурля и споря,Киты редакции не видят двух персон:Поэт принес «Ночную песню моря»,А беллетрист – «Последний детский сон».Поэт присел на самый кончик стулаИ кверх ногами развернул журнал,А беллетрист покорно и сутулоУ подоконника на чьи-то ноги стал.Обносят чай… Поэт взял два стакана,А беллетрист не взял ни одного.В волнах серьезного табачного туманаОни уже не ищут ничего.Вдруг беллетрист, как леопард, в поэтаМетнул глаза: «Прозаик или нет?»Поэт и сам давно искал ответа:«Судя по галстуку, похоже, что поэт»…Подходит некто в сером, но по моде,И говорит поэту: «Плач земли?..»– «Нет, я вам дал три “Песни о восходе”»И некто отвечает: «Не пошли!»Поэт поник. Поэт исполнен горя:Он думал из «Восходов» сшить штаны!«Вот здесь еще “Ночная песня моря”,А здесь – “Дыханье северной весны”».– «Не надо, – отвечает некто в сером: —У нас лежит сто весен и морей».Душа поэта затянулась флером,И розы превратились в сельдерей.«Вам что?» И беллетрист скороговоркой:«Я год назад прислал “Ее любовь”».Ответили, пошаривши в конторке:«Затеряна. Перепишите вновь».– «А вот, не надо ль? – беллетрист запнулся. —Здесь… семь листов – “Последний детский сон”».Но некто в сером круто обернулся —В соседней комнате залаял телефон.Чрез полчаса, придя от телефона,Он, разумеется, беднягу не узналИ, проходя, лишь буркнул раздраженно:«Не принято! Ведь я уже сказал!..»На улице сморкался дождь слюнявый.Смеркалось… Ветер. Тусклый, дальний гул.Поэт с «Ночною песней» взял направо,А беллетрист налево повернул.Счастливый случай скуп и черств, как Плюшкин.Два жемчуга опять на мостовой…Ах, может быть, поэт был новый Пушкин,А беллетрист был новый Лев Толстой?!Бей, ветер, их в лицо, дуй за сорочку —Надуй им жабу, тиф и дифтерит!Пускай не продают души в рассрочку,Пускай душа их без штанов парит…