Саттри

Дама постарше кивнула. Сделала небольшое движение, словно собирала подол халата, и посмотрела на него с тем же самым выражением лица. Да, сказала она.

Я Кореш.

О да. Как твои дела?

Вы меня знаете?

Ты же Кореш?

Да.

Сын Милы.

Саттри улыбнулся, сын Милости. Я не думал, что вы меня знаете.

Она потянулась к нему и взяла его запястье. Рука у нее прохладная и твердая. Он прикрыл ее ладонь своею. Глаза она устремила на него и не желала смотреть больше никуда. Были они чистого серого цвета, и что-то в них дикое, но злобы там не было. Он опустил взгляд на их руки. У нее дрожали, едва-едва. Старушка, сидевшая подле нее, тоже дотянулась и положила свою руку на их руки, и важно кивнула. Они втроем сидели на корточках на полу, словно заговорщики, давая друг дружке обет.

Как у вас дела, тетя Элис?

Полый карк голоса в продуваемой сквозняками комнате. Он прокашлялся. Повернулся посмотреть, не привлек ли внимания. Наблюдал старик в кресле-каталке, съежившийся у стены. Напевая самому себе некое безмолвное славословие.

Я прекрасно, ответила старушка.

К вам тут хорошо относятся?

О, жаловаться никому не след.

Мать приходит?

Чего это, она ж умерла в двадцать седьмом.

А Мила вас навещает? Или Хелен?

Ох, ну. Она покачала головой и улыбнулась. Нет. Слишком уж не частят.

А Марта?

Нет. Джон приходит, как любой другой. Вывозил меня. Катал на своей автомашине.

Старушка, сидевшая с ними, кивнула. Катал, сказала она. Ее Джон катал. Приехал на машине и забрал ее.

Тетушка доверительно подалась к Саттри. Он пил немного. Но пусть уж лучше выпимши приезжает, чем никто не приедет трезвый.

Саттри улыбнулся. Говорили они приглушенно, как люди в церкви. В комнате стояла громадная тишина. До него доносилось натужное дыхание, среди корзинщиков потрескивали лозы. Где-то в коридоре лязгнуло выносимое ведро. Он оглядел всю старую комнату, бледный свет середины зимы, от которого окна становились выше, и падал он наискось на противоположную стену и штукатурку, стянутую костями дранки.

Я никогда не думала, что жизнь свою закончу в таком вот месте, сказала она. Будь Аллен жив, он бы такого нипочем не допустил. Он так хорошо всегда ко мне относился. Я почти как его маленькая девочка была. Я же была совсем маленькая, когда папа умер.

Как его звали? Вашего отца. Мне никогда его имени не говорили.

Джеффри его звали. Мой брат Джеффри был Джеффри-младшим. Папа старый был, когда я родилась. Я знаю, что он был слишком старый и на войне между штатами не служил. Он… Дикий он. Довольно дикий. Так про него, во всяком случае, говорили. В него стреляли в какой-то потасовке. Задолго до того, как женился. Чуть не умер. И вот мне всегда интересно про это было, умри он тогда, нас бы никого вообще не возникло, и я б никогда не смогла… Ну, вот смешно об этом думать. Может, мы просто оказались бы кем-то другими. Но говорили, что он – что у него были хлопоты, я не знаю. Похоже, так оно и было, и похоже, Джеффри за ним, должно быть, присматривал. Джеффри-то я так и не узнала. Совсем крошкой была, когда… Когда он умер.

Его повесили в округе Роккасл, Кентаки, 18 июля 1884 года.

Она не ответила. Сказала: Аллен всегда говорил, что Роберт держал его в любимцах. Но конечно, Роберт так с войны и не вернулся. Господи, ему же всего восемнадцать и сравнялось-то, бедному малышу. Аллен этого так и не пережил. Говорит, от рака умер, и оно, может, и так, но он же ни дня хорошего не видал после того, как Роберта домой принесли. Я уверена, это его и убило не меньше прочего. Нас было девятеро, знаешь. Мы с Элизабет пережили всех мальчиков, и ее теперь вот тоже уже нет, а я в сумасшедшем доме. Иногда прямо не знаю, зачем люди живут. Она посмотрела на Саттри. Глаза ее скользнули, и она улыбнулась.

Папа лавку держал, знаешь, и у нас жил тот конь, его звали Капитан, он, бывало, фургон вез, доставлял бакалею, и он у меня был любимец. За мною ходил повсюду, просто ходил, как собачка. Мы в Суитуотере тогда жили. И тогда настали трудные времена, поэтому нам лавку продать пришлось, а папе пришлось продать Капитана. А меня услали к няньке, потому что за ним человек должен был прийти, забрать его, понимаешь. Я тогда совсем крошка была. Много лет спустя, когда стала молоденькой девчонкой, как-то в субботу оказалась я в Ноксвилле и вижу, конь стоит, впряженный в тележку, перед магазином фуража, и то был Капитан. Я к нему побежала, и обняла его всего, и целовала его, и все небось решили, что я с ума сошла, вся ж взрослая из себя, стою там на улице да со старой лошадью обнимаюсь, а сама реву так, что оркестра не слышно.

Она сильно прижала ладонь к щеке. Подняла взгляд на Саттри и улыбнулась, и посмотрела на ту женщину, что рядом с нею сидела, та теперь плакала, и мощно пихнула ее локтем в бок. Боже милостивый, сказала она. Вот же ты у нас тут глупенькая.

Женщина покачала головой и шмыгнула носом, а тетушка Саттри ему улыбнулась. Погляди вот только на эту полоумную старуху, сказала она. Она же вообще даже не соображает, с какой стати ревет.

А вот и соображаю, сказала женщина.