Саттри

Он вытянулся на кафеле. Слабый запах мочи. На забеленном оконном стекле тени птиц. В раковину капала вода. Я видел ее во сне постарше, во время постарше, она двигалась, окутанная мускусным запахом, дыханьем стоялых роз, ее истомленные руки покачивались, словно бледные птицы, а лицо у нее мелово и губы розовы, а ее чуть ли не синие волосы подобраны черепаховыми гребнями, выходит из своих покоев в моей неизлеченной памяти, одетая в дым.

Эй, Коря. Эй.

Это мой старый Джейбон и никто другой.

Ты какого хуя тут делаешь?

Я бо-бо, Джеймз.

Ты это что, к черту, с собой тут сделал? Встать можешь?

Мне пиздец, Джеймз.

Это я вижу. Что с тобой?

Дорогой друг, время выписки.

Джейбон похлопал его по плечу. Погодь-ка минутку. Счас приду.

Саттри открыл глаза. Через минуту попью водички. Он облизнул губы.

Джейбон пришел с толстым таксистом. За руки они подтянули Саттри и принялись натягивать на него рубашку.

Я б ему просто дал это заспать, сказал таксист.

Не могу его оставить тут валяться.

Руки у Саттри упала, его костяшки стукнулись о пол.

Он же не болеет, а?

Подержи-ка его минутку, пока я вот это ему застегну. Ему просто нужно просохнуть.

Уймитесь, офицер. Я сам мирно пойду.

Лучше, если не больной. Слышь меня?

Я видал его в состоянии и похуже. Теперь опусти его обратно.

Что это?

Что?

Черт, у него из жопы кровь идет.

Может, у него геморрой.

Геморрой черта с два. Ты вот на это посмотри.

Вокруг бледных и голых ляжек Саттри расплывалось кармазинное пятно. Он лежал застегнутый в рубашку, а брюки его скатались у колен. Таксист попятился к двери. Джейбон, стоявший на коленях, смахивал на наемного убийцу. Таксер повернулся и удрал прочь по коридору.

Ну и вали, сукин ты сын, крикнул Джейбон.

Сукин сын, отозвался с пола Саттри.

Джейбон приподнял его вбок из лужи крови и принялся натягивать на него брюки. Принес его ботинки и надел. Поднял его за подмышки, и вытащил наружу, и по коридору, и встал на койку Саттри, и втащил его на нее.

Воды, Джим. Попить немножко.

Джейбон вернулся через десять минут с другим таксистом.

Идти может?

Нет. Подсоби-ка мне с ним.

Черт бы драл, да ему тут такой пиздец, что хлеще я и не видел.

С ним бывает.

Носки ботинок у Саттри оставляли слабые борозды в парше ковровых вздутий в коридоре. Ботинки его скатились по лестнице, как игрушки. Он смотрел, как всходит по лестнице жесткий солнечный свет. Голова его обо что-то ударилась.

Ты же с ним поедешь, нет?

Да, я тут сзади сяду. Езжай давай.

Пьяней человека я сроду не видал, сказал водитель.

Чей это дом? спросил Саттри.

Давай полегче, Коря.

Да чего, я в норме.

Они с ним поборолись. У меня все в порядке было, сказал он.

Едкая вонь щелочи и лекарств. Стоя в белой комнате. Он доверительно нагнулся к уху. Со мной теперь все в норме, соврал он. Кто-то спер шпунты из его коленных петель. Он тяжко оперся о стальной стол. На плакате на стене перечислялись правила. Посреди комнаты туго натянутая белая скатерть стола скорой помощи. Санитар открыл дверь и взглянул на него.

Пожелать возлечь тут значит поддаться иллюзии, что цари способны поклоняться, сказал Саттри.

Санитар закрыл дверь.

Закрылась другая дверь, закрылась дверь, дверь тихонько закрылась у него в черепе. Расцвел свет розовым, лаймово-зеленым. Он выходил длинным тоннелем в сопровождении гаснувших голосов и зернистого гула, и двигался все быстрее и мимо серых образов, расщелкнувшихся в зазубренные куски головоломки. Вдоль по коридору, что постоянно открывался перед ним и растворялся за ним в железной тьме. А мертвые меж тем катили мимо на платформах увядших и поблекших цветочных венков с маленькими карточками, на которых чернила имен потекли от дождя. Кэллахэн и Бочонок скалились своими чокнутыми зубами, и пульки-пробки затыкали дырки у них в черепах, и Бобби Дейвис на колоде с торсом, уделанном мелкой дробью, словно жертва оспы, и Джимми Смит со сломанной шеей, и тетя Беатрис, сдержанная и спокойная в серо-черном гинеме, со свечно-белыми руками, охватывающими розу, проплывающая в стеклянном гробу. Она приоткрыла один напудренный глаз, размашисто подмигнула и пропала. Саттри сказал, я выхожу из мира, долгий безмолвный визг по рельсам вниз по темному нижнему склону полушария, который есть прелюдия к смерти. Прислуживаемый вескими и переменчивыми фигурами, состоявшими из разноцветного газа и медленно выворачивавшимися друг прочь от дружки, бледно-зеленые, светло-вишневые и бутылочно-синие бутил-каучуковочелюстные дурни, что мягко галопировали и восклицали Бааам и Ууух, ликующе бросаясь на прорыв с бескостными мультяшными напученными ртами и в обшмыганных кожаных гамашах, вечно тащились к краю всего.

Лунная четверть цвета сломанного напильника лежала далеко внизу пустоты. Пересекали ее сходно окрашенные фигуры. Ему было уже безразлично, что он умирает. Его сводила на нет громаднейшая пизда печеночного окраса с хватательными губами, что мягко всасывали, словно некая левантийская двустворка. В хладное измерение без времени, без пространства и где все было движеньем.

Медсестра смерила Саттри температуру.

Благодарю вас, сестра. Да, прекрасно.