Со своей высокой кафедры отнюдь не недобро склонялся седовласый покровительственный аптекарь. Над головой шевелились громадные вентиляторы, колыхая вонь патентованных панацей и слабительных. За прилавком выстроились оплетенные бутыли, и аптечные банки, и сосуды из закаленного стекла с хлористым кальцием, и пузырьки, заткнутые ватой, холодные и набитые под горла своими разноцветными пилюлями. Подбородок Хэррогейта покоился прямо на прохладной каменной опоре, а глаза его впитывали всю эту алхимию с искрой старого знакомства, объяснить кое он не мог.
Чем могу служить? произнес ученый, ладони его держали друг дружку.
Мне нужно немного стрихнину, сказал Хэррогейт
Вам нужно немного чего?
Стрихнину. Вы же знаете, что это такое, верно?
Да, ответил провизор.
Надо мне добрую чашку его, прикидываю.
Вы намерены пить его здесь или заберете с собой?
Срань пламенная, не намерен я его пить вообще. Это ж адская отрава.
Он вашей бабушке.
Нет, ответил Хэррогейт, изогнув шею, как подозреваемый. Бабуля давно померла.
Провизор вырвал из блокнота листок и занес над ним ручку. Просто продиктуйте мне фамилию или фамилии тех, кого вы намерены отравить, проговорил он. От нас требуют вести учет.
Подозревая розыгрыш, Хэррогейт натужно ухмыльнулся. Слушайте, сказал он. Вы про этих тут летучих мышей знаете?
О, ну еще бы.
Ну так вот, это для них. Не хочу вам рассказывать, потому что никто другой до всего остального не допер, только я.
Уверен, что оно так и есть, сказал провизор.
Я ничего с собой не принес, чтоб его положить. У вас есть какая-нибудь банка?
Вам сколько лет? спросил провизор.
Мне двадцать один.
Нет, не двадцать один.
Зачем тогда спыршивали?
Провизор снял очки и прикрыл глаза, и ущипнул себя за переносицу большим и указательным пальцами. Снова нацепил очки и посмотрел на Хэррогейта сверху вниз. Тот все еще стоял. Я не могу продавать стрихнин несовершеннолетним, сказал он. Да и публике в ином уме, нежели здравый. Это противозаконно.
Что ж, сказал Хэррогейт. Дело ваше.
Да, ответил провизор.
Хэррогейт отступил бочком вдоль по бледному медицинскому коридору, мимо выровненных рядов канистр и банок. Роторы под потолком медленно и непрестанно вспарывали антисептический воздух. Одной рукою он толкнул дверь. Звякнул колокольчик. Из поршенька чвакнул тонкий стержень. Провизор не шелохнулся.
Ты просто старый пердун, крикнул Хэррогейт и побежал.
Саттри лишь покачал головой. Он сидел, закатав штанины, босые ноги свисали в реку.
Ладно тебе, Сат.
Джин.
Ага.
Не пойду я ни в какую проклятущую аптеку покупать стрихнин. Ни тебе. Ни кому другому.
Черт, Сат, ну тебе же продадут. А сходишь, если я тебе скажу, что я с ним делать хочу?
Нет.
Они посидели и посмотрели, как пальцы на ногах Саттри покоятся на реке.
Слышь, Сат…
Саттри заткнул уши указательными пальцами.
Хэррогейт придвинулся еще ближе. Слушай, сказал он.
Он ждал на мысу Вонючке, одним глазом измеряя спуск солнца, другой навострен на возвращение друга. У него была форма для пирога с куском подпорченной и червивой кабаньей печенки, и он карманным ножиком нареза́л ее на мелкие кусочки. Саттри пришел через бурьян, вспотев от жары, и присел на берегу на корточки, и вытащил из заднего кармана джинсов сверточек. На, чокнутый ты сукин сын, сказал он.
Черные крысиные глазки Хэррогейта остекленели от радости. Он развязал бечевку и вытащил из бумаги склянку и осмотрел ее. Бледная этикетка с зеленым черепом и костями. Дрищный мыш, сказал он. Спасибо, Сат. Я, бля, точно тебе благодарен.
Ты мне должен два доллара.
Старина, такие деньги сейчас – это плюнуть и растереть. Ты их получишь утром.
Саттри проводил его взглядом, пока он шел через бурьян к реке, где, привязанная куском проволоки к шлакоблоку, плавала его лодка. Он обернулся, и улыбнулся в ответ, и ловко ступил в лодку, держа пузырек в одной руке, жестянку с печенкой в другой. Аккуратно сел, и разложил все это перед собой, и слегка подался вперед, и вынул из кармана небольшую рогатку, которую смастерил из развилки веток. Открутив себя от суши, взялся за самодельные весла и мягко вплыл перышком в течение и прочь.
С палубы своего плавучего дома Саттри наблюдал за выкрутасами полутрехнутого подростка с легким омерзением. Стоя по миделю своей ракушки, Хэррогейт менял галсы туда и сюда. В спокойном вечере лицо реки остекленело. Саттри забормотал себе под нос. Побормотал он недолго, с неба как-то безумно наискось свинтилась летучая мышь, и плюхнулась на поверхность реки, и кратко потрепыхалась, и затихла. Саттри сел на складной стул. Повсюду с небес начали падать летучие мыши. Мелкие кожекрылые создания боролись в реке. Хэррогейт греб среди них. Одна с мягким всенощным блямом рухнула на жесть крыши Саттри. Другая поблизости в воду. Лежа на темном потоке, она казалась удивленной и жалкой.