Сатурналии

(9) Затем, хотя легкие являются плотными и гладкими, если в них попадает [что-нибудь] густое, [то] каким образом оно проникнет или может перенаправиться к месту пищеварения, так как известно, что если в легкие случайно попадает что-нибудь [хоть] немного плотное, увлекаемое вследствие сбивчивости дыхания, [то] тотчас начинается очень резкий кашель и другие [прочие] потрясения [тела] вплоть до нарушения здоровья? (10) А если бы в легкие естественный путь увлекал питье, [то] когда пьют поленту или когда глотают питье с примешанным [к нему] крупинками из чего - нибудь достаточно плотного, как бы легкие вынесли [это], приняв их [в себя]?

(11) Отсюда природой был предусмотрен язычок, который служит крышкой артерии, когда принимают пищу, чтобы через [нее] саму ничего не проскользнуло в легкие, в то время как вперемежку [с пищей] втягивается воздух. Так же и когда нужно издать [звуки] речи, [язычок] наклоняется для прикрытия пути в пищевод, чтобы сделать артерию открытой для голоса.

(12) Из опыта известно и то, что у тех, кто понемногу тянет питье, животы более влажные, так как дольше удерживается [та] влага, которая принята понемногу. Если же кто-нибудь пьет с большой жадностью, то влага [под действием] той же самой силы, с которой она втягивается, [быстро] проходит в [мочевой] пузырь, и из-за более сухой пищи переваривание совершается медленно. Но такого различия [в переваривании пищи] не возникло бы, если бы пути пищи и питья изначально были разделены. (13) Впрочем, вот что сказал поэт Алкей и [вот что] повсюду поют:

Влей ты в легкие хоть каплю вина!

Встала звезда в выси. {12}

{12 Алкей, 50 (347a). Перевод М. Л. Гаспарова с изменениями. См.: Эллинские поэты VIII—III вв. до н. э. М., 1999. С. 352. Перевод В. В. Вересаева в сравнении с переводом М. Л. Гаспарова и вовсе уж отклоняется от контекста Макробия: «Орошай вином желудок: совершило круг созвездье» (Эллинские поэты. М., 1963. С. 291, фрагм. 1).}

[Так] сказано потому, что легкие действительно любят влагу, но берут [ее столько], сколько им представляется необходимым. Ты видишь, что первому из всех философов было лучше воздержаться от незнакомого, чем распространять мало [ему] известное".

(14) При этих [словах Дисария] Евстафий, несколько возбудившись, говорит: "Не менее, чем ты, Дисарий, я внушал [это] философам, как [и] врачам. Но только мне кажется, что ты предаешь забвению утвержденное согласием человеческого рода и верное положение, что философия является искусством искусств и наукой наук. А ныне на [нее] саму бесчестным образом нападает врачевание, хотя философия считается весьма могущественной там, где рассуждает об умопостигаемой области, то есть о бестелесном; и туда она простирается, где трактует о природоведческих вопросах, то есть о божественных телах либо неба, либо звезд. (15) А врачевание - это последний отброс природоведческой части [философии], знание у которого связано с тленными и земными телами. Но почему я назвал [его] знанием, хотя в [нем] самом больше властвует предположение, чем знание? Оно, следовательно, высказывает предположения о нечистой плоти, [но] осмеливается мешать философии, толкующей с помощью надежного знания о бестелесном и поистине божественном. Но чтобы не казалось, что эта общая защита [философии] уклоняется от рассмотрения легких, узнай основания, которым [в этом вопросе] следовал величественный Платон.

(16) Язычок, о котором ты упоминаешь, есть изобретение природы для закрывания и открывания с определенной очередностью путей пищи и питья, чтобы одну послать в желудок, другое [же] принимают легкие. [И] не потому [они] разделены столь многими ходами и перемежаются щелями, чтобы имело выходы дыхание, которому хватило бы и скрытого испарения, но чтобы через них, если бы какая - нибудь пища попала в легкие, ее сок тотчас переходил к месту пищеварения. (17) Затем если по какой-нибудь случайности разорвана артерия, то питье не проглатывается, но как бы через трещину своим ходом выбрасывается мимо неповрежденного пищевода. Этого не происходило бы, если бы артерия не была путем влаги.

(18) Но известно [еще] и то, что [те], у кого больны легкие, сохнут при величайшей жажде. Этого не происходило бы, если бы легкие не были приемником питья. Ты видишь также то, что живые существа, у которых нет легких, не пьют. Ведь природа [не создает] ничего лишнего, [она] создала отдельные части [тела] для какого-нибудь служения жизни. Поэтому когда [какая - нибудь часть тела] отсутствует, то не требуется [и] ее применения.