Саван алой розы (СИ)

Ведь имя на втором памятнике красноречиво говорило о том, что Сергей Андреевич Глебов, тот самый знакомец вдовы Соболевой из дневников, вскорости ушел вслед за сыном. Он умер совсем недавно, судя по датам и месяца не прошло. Обычно на свежих могилах цветов – гора в человечески рост. Но погребение Глебова-отца было удивительно скромным. Засохшие гвоздички и те же розы, яркие и пышные. Да лампадка, кем-то заботливо зажженная не так давно – наверное служителями церкви…

А Соболева, будто его мысли подслушав, поспешила доложить:

– Ах да, совсем забыла, Степан Егорович! Батюшка сказал, что сюда, к Глебову, часто ходит женщина… пожилая, светловолосая… – Кошкин насторожился. Что еще за женщина? А Соболева рассеянно пожала плечами: – так он сказал.

– Жена, наверное, – предположил Воробьев, и Соболева, удивленно на него обернувшись, кивнула.

– Да, наверное жена… я не подумала об этом.

Воробьев, стоя у памятников, молчал, не проронил ни звука за все время, ибо ни фамилий этих, ни обстоятельств непростой юности погибшей вдовы попросту не знал. Но живой взгляд за стеклами очков подсказывал, что внемлет он каждому слову, и все подмечает. И позже, хоть Кошкин этого и не хотел, наверное придется рассказать ему подробности о дневниках.

А впрочем, может, он и подскажет что-то дельное.

Глава 14. Роза

август-ноябрь 1866

Господин Лезин, выходит, знал мужа Розы лучше, чем она сама: все получилось в точности, как он обещал. Наутро после памятного ужина с гостем-чужестранцем Шмуэль не вспомнил почти что ничего. Не помнил, почему Роза выставила его на ночь из комнат, не помнил причины ссоры, не помнил даже имени этого проклятого серба.

– Ты что же не помнишь и как… государя обещался убить? – чуть слышно, шепотом спросила Роза.

И увидела, как округлились глаза мужа – в ужасе:

– Я так сказал?..

Он сжал собственные виски пальцами, а потом, будто обессилив, сполз с дивана на пол. Обнял ноги Розы, уронил голову на ее колени:

– Вэй из мир, вэй, вэй…7 – прошептал с болезненным стоном.

Шмуэль никогда не говорил на идише или иврите – только на хорошем правильном русском. Хотя нет, Роза припомнила, что в день их свадьбы, едва они вышли из церкви, Шмуэль крепко обнял ее и прошептал на самое ухо: «Ани мет алаих!8». Прошептал горячо, страстно. Она без сомнения поверила тогда ему! Поверила и теперь.

Руки Розы сами собой опустились на его голову и ласково зарылись в курчавые волосы.

– Все будет хорошо, не бойся… – тоже шепотом сказала она. – Никто ничего не узнает, ведь твои друзья тоже едва ли что-то помнят.

– Наверное, – он поднял голову, ловя ее взгляд. – Роза, милая, я клянусь, что никогда бы… у меня и револьвера нет! Да я бы и не смог!

– Я знаю, Шмуэль, знаю! – В порыве чувств – от радости, что он и правда говорил вчера не всерьез – Роза даже припомнила те его слова, возле церкви, и прошептала, чтобы только успокоить: – Ани мета алаих, амуд шэли…9

Он улыбнулся. И тут же болезненно поморщился, опять роняя голову ей на колени:

– А я умираю от этого вина. Что столь отвратительное мы пили вчера?

– Это ведь «Губернаторское»! Считается лучшим из виноделен моего отца: Сергей Андреевич так хотел его попробовать, что невесть где раздобыл целый ящик. Мне казалось, ты вполне разделяешь вкусы своего друга, глупенький, – она рассмеялась, перебирая его волосы.

– Да, оно приятно на вкус, но как же болит голова…

– А я говорила! – рассмеялась Роза.

– Согласен, ты мудрее меня, моя милая, впредь всегда буду тебя слушаться!

Ах, если бы…

Внезапно став серьезной, Роза, едва ни с мольбою, сказала:

– Шмуэль, давай скорее уедем из этого дома, прошу тебя!

И еще радостней ее сердце забилось, когда любимый, глядя ей в глаза, осмысленно и убежденно кивнул:

– Да, надо уехать. Мне сперва казалось хорошей идеей остановиться здесь, но теперь уж не уверен… Мне бы хотелось уехать с тобою Роза от всех прочих. В Европу, куда-то на юг, может быть в Неаполь или на Корсику, где родился Наполеон…

– Или в Венецию! – вспыхнула Роза, припомнив, что свою любовь героиня одного из романов нашла именно в Венеции.

– Или в Венеции, – согласился Шмуэль с ласковой улыбкой.

Роза тогда наивно подумала, что, если он согласен уехать с нею в Венецию, то уехать к папеньке с маменькой на Васильевский остров согласится тем более…

А впрочем, о сказанном во время тяжкого похмелья молодой муж забыл так же скоро, как и о сказанном до него. К вечеру снова был сытный ужин с переизбытком спиртного, и увещеваний Розы Шмуэль снова слушать не хотел. На третий день – ненавистный серб еще гостил в доме – история повторилась вплоть до деталей. Но теперь уж Роза, подобно Валентине Журавлевой, разругалась с благоверным и, отказавшись присутствовать в столовой, в слезах убежала к себе.

Выплакавшись, все-таки спустилась вниз и по гомону голосов поняла, что пир в самом разгаре.