Савельев

В машинах, змеей тянувшихся дальше по выметенной потрескавшейся равнине, сидели груты. Они сидели, плотно сомкнув плечи и благословляя темноту, прятавшую их лица, съедавшую черные провалы выбывших номеров. Их везли куда-то по холодной равнине в огромных горбатых грузовиках.

На бортах этих грузовиков было написано слово «ЛЮДИ».

Колонна пробивала пургу, и за тысячи километров отсюда чья-то рука уже колдовала над картой, вымеряя сантиметры до новой точки, обозначенной секретным, известным лишь единицам номером.

Вечный Дембель стоял, глядя в белое пространство равнины. Далекий гул моторов был уже неразличим в заунывном свисте ветра.

Пелена редела понемногу, и за спиной Вечного Дембеля уже проступали темные очертания руин. Потом ветер допел свою тоскливую песню, и небывалая тишина тоненько зазвенела в ушах Вечного Дембеля, заставила сглотнуть сухим наждачным горлом.

Он был один здесь, под этим бледным небом, из которого тихонько сыпался на его редкие волосы мелкий колючий снег.

Быстрая тень перерезала равнину — это черная незнакомая птица с гортанным криком наискось пролетела над ним.

Птица без интереса миновала Поле, посреди которого, нелепо вывернув голову, лежал человек в большой, не по росту, одежде — пятнышко на огромном пространстве. Она летела туда, где по россыпям крупы и сахара уже похаживали ее товарки.

Они похаживали, склевывая крепкими клювами дармовую пищу, они радостно покрикивали на облезлого кота, шипевшего на чьей-то толстой ноге. Кота черные птицы не боялись — их было уже много здесь; их и еще каких-то — крючконосых, с голыми старушечьими шеями, и других, сутулых, с нашлепками между глазок.

Сотни их, взявшись невесть откуда, спускались с неба; распахивая крылья, вперевалочку подбирались к лежащим в обломках телам. Этих, сутулых, со сморщенными шеями, крупа не интересовала, и в жадном многоголосом клекоте тонул отчаянный крик спятившего кота.

Торжествующие птицы слетались со всей земли, и дымилось в небе тяжеленное солнце, и грязные потоки ползли из-под взломанных асфальтовых глыб.

Потом шар солнца, раскалившись, начал заваливаться за дальний остов, и перед тем как настала ночь, длинная тень казармы, помедлив, протянулась по Полю, съедая асфальтовые разломы, оскалы руин, останки большеголового мальчика, лежащего посреди Поля, отвратительную птицу на плечах у него.

И тогда единственный на многие километры вокруг человек вскинул кулаки к небесам — и огромные тени рассекли растрескавшуюся желтую равнину, настигли ползущую у самого горизонта колонну.

— Будьте вы прокляты! — хрипло крикнул человек. — Будьте вы все прокляты.

1985

Человек с плаката

Под утро пошел дождь. Он пошел с небес, забросанных рваными облаками, и ветер подхватывал его и швырял на кубики многоэтажек, на пустой киоск «Союзпечати», на огромное полотнище плаката у проспекта.

На плакате было что-то написано метровыми буквами, и стоял над буквами человек, уверенным взглядом смотревший вдаль — туда, откуда по серой полосе скатывались в просыпающийся город грузовики.

Дождь хлестал плакатного человека по лицу, порывы ветра пронизывали насквозь его неподвижную фигуру, и, промокнув до нитки, он понял, что больше так не выдержит ни минуты.

Осторожно поглядев по сторонам — проспект был сер и пуст, — человек присел на корточки и спрыгнул с плаката. Поежился, поднял воротник немодного синего пиджака и, наворачивая на ботинки пласты грязи, запрыгал к ближайшему блочно-панельному дому.

Во втором подъезде этого дома, обняв метлу, курил дворник Курдюков Степан Семенович. Увидев бегущего, он открыл не полностью укомплектованный зубами рот, отчего папироска, повисев на оттопыренной губе, кувыркнулась вниз. Курдюков охнул и прижал к стеклу небритую физиономию. Скосив глаза, он попытался навести их на резкость, но бегущий в размерах не уменьшился.

Человек с плаката вбежал в соседний подъезд и огляделся. Было темно. Он потянул носом — несло скверностью. Нахмурившись, человек пошел на запах, но тут же остановился. В неясном свете на исцарапанной стенке четко виднелось слово. Человек прочел его, шевеля губами. Слово было незнакомое, не с плаката. Человек поднялся на лестничную площадку, внимательно рассмотрел раскрошенный лампочный патрон и доверху забитое помойное ведро и уставил вниз указательный палец.

— Грязь и антисанитария…

Голос у человека был необычайно сильным.

— …источники эпидемии!

Сказавши это, он решительно отправился вниз.

Человек с плаката шагал по кварталу. Дождь лупил по его прямой фигуре, тек по лицу и лился за шиворот, но воспитание не позволяло отсиживаться в тепле, мирясь с отдельными еще встречающимися у нас недостатками.

— Образцовому городу — образцовые улицы и дома! — сквозь зубы повторял человек, и крупные, с кулак, желваки двигались на его правильном лице. Он шел, перешагивая кипящие лужи, и в праведной ярости уже не замечал разверзшихся над ним хлябей небесных.