Скилур лежал в центре повозки головой к передку на полинялой от давности, покрытой трещинами и проплешинами серой воловьей шкуре, расстеленной поверх покрывавшего дно повозки узорчатого красно-сине-зелёного ковра. Тело царя, покрытое толстым слоем воска и обложенное душистыми травами, было накрыто по самый подбородок всё той же золотой парчой. Голова его в сплошь обшитой золотыми бляшками остроконечной царской тиаре, покоилась на низкой чёрной подушке.
Справа у изголовья царя недвижимо сидела, подогнув под себя ноги, прикрытые синим, вытканным золотыми цветами сарафаном, старшая жена царя Аттала. Устало прикрыв коричневыми, без ресниц веками глаза, она больше походила на раскрашенную терракотовую статуэтку, чем на живого человека. Дряблую старушечью шею и плоскую грудь царицы покрывали пять-шесть рядов жемчужных и янтарных ожерелий и монист из золотых монет. Голову её венчал высокий убрус с широким плоским верхом, украшенный спереди четырьмя рядами рельефных золотых пластин, с ниспадающим на плечи и спину царицы белым, вытканным золотыми узорами покрывалом.
С другой стороны у царского изголовья сидела нарядно одетая пожилая служанка, отгоняя засохшей веткой полыни от жёлтого остроносого лица царя, с провалившимися в глубокие глазницы затворёнными глазами, и от воскового лика царицы назойливых мух.
Вокруг повозки и впряженных в неё могучих быков, лениво жевавших ячмень из подставленных к широким мордам деревянных бадеек, медленно ходили по кругу, вращая деревянными трещотками и металлическими погремушками, десятка два скифских жрецов в причудливых нарядах, сплошь обвешанных костяными и каменными оберегами, медными, бронзовыми и серебряными колокольцами, звоном отгоняя от царя и царицы злых духов. Такими же колокольцами, бубенцами и погремушками была обвешана снизу вся повозка, дышло и упряжь.
Под повозкой, свернувшись калачиком, грустила, не слыша знакомого хозяйского голоса, любимица Скилура Белка.
К задку повозки были привязаны за длинные поводья два лучших царских мерина и две царицыны кобылы в упряжи, казавшейся золотой из-за нашитых на неё сплошняком золотых бляшек.
За ними неподалёку, важно развалясь на расстеленном ковре, обедали пятеро главных царских слуг - конюх, оружничий, вестник, повар и виночерпий, а также их жёны, которым выпала великая честь поселиться с царём и царицей в их новом подземном жилище, чтобы продолжать верно служить им и там - в неведомой загробной жизни.
Подойдя с правого боку к повозке, боспорские послы отвесили земной поклон мёртвому царю и отрешённой от земной жизни царице. Устилавший дно повозки ковёр от бортов до серой воловьей подстилки был заставлен подношениями ситархов: золотой посудой, оружием, поясами, шапками, плетьми, украшенными золотом и самоцветами, золотыми браслетами, кольцами, перстнями, серьгами, застёжками, бляшками, монетами - каждый приносил царю дар по своему достатку, но непременно из благородного "царского" металла.
Лесподий поставил возле колен царицы высокий золотой кубок с четырьмя крупными голубыми сапфирами на наружной стенке - дар владыке скифов от себя и своей семьи. Оронтон положил у бедра царя длинный меч с обложенными золотом ножнами и рукоятью. Полимед, быстро оглядев воровато бегающими глазками лежащие в повозке дары, придвинул ларец с перисадовыми дарами к самым ногам царя. Затем, покосившись на Лесподия и Оронтона, торопливо скрутил с пальца один из своих золотых перстней и положил его рядом с ларцом лично от себя, после чего поспешил отойти от повозки, давая дорогу ждавшим своей очереди за его за спиною сатавкам.
Вождь Агафирс проводил послов через дорогу сквозь толчею походного стана к костру царевичей.
По заведённому среди скифов издревле порядку каждое племя кормило и поило царя и всех его спутников всё то время, пока они пребывали на землях племени. Так же было и теперь, когда многочисленная царская родня и сайи привезли показать ситархам их умершего владыку. На выгоне возле племенного центра в это утро собралось почти всё племя Агафирса. Даже пастухи с отдалённых пастбищ, оставив ненадолго свои табуны, стада и отары на жён и малолетних детей, приехали сюда со старшими сыновьями, чтобы в последний раз увидеть своего царя.
Четверо братьев-царевичей и десятка полтора их ближайших друзей, среди которых были и оба сына оставшегося в Неаполе доделывать царскую усыпальницу Посидея, расположились на попонах широким кругом вокруг догоравшего костра. Кровавые порезы на их лицах, сделанные в день смерти царя, уже начали подживать. Прежде длинные, по скифской моде, волосы у всех у них были теперь в знак великой скорби коротко обрезаны "под горшок". Готовили и подавали еду обедавшим здесь мужам жёны и дочери вождя Агафирса с красными, опухшими от пролитых слёз, но не утратившими миловидности лицами. Вокруг соседних многочисленных костров обедали другие родичи царя, вожди и скептухи соседних племён, чуть подалее - царские воины-сайи.