Выбравшись, наконец, к реке, на глазах разбухавшей от орошавшего Таврские горы дождя, Минний, придерживая Агафоклею обеими руками сзади за талию, благополучно перебрался с ней по мокрым, скользким, кое-где уже захлёстываемым потоком камням на южный берег. Не оглядываясь, они быстро пошли по дороге к крепости.
Ни Минний, ни Агафоклея не говорили по-скифски. Подходя к пятёрке скучавших у восточных ворот стражей, "разукрашенных", как и все остальные, в знак великой скорби кровавыми порезами на лицах, он надеялся, что хоть кто-то из них, живя близ херсонесской границы, научился говорить на языке эллинов. Таковые действительно нашлись.
Старший караульного десятка, перегнувшись туловищем между зубцами стены над распахнутыми гостеприимно воротами, спросил подошедших херсонеситов, хоть и с грубым акцентом, но на понятном языке, что им нужно. Минний, задрав голову, сказал, что хочет нанять кибитку с возницей для поездки в Херсонес. Десятник ответил, что сейчас ничего не выйдет: повозок и коней в крепости полно, но людей нет.
- Все, кроме стражи, сейчас там, - махнул он рукой в сторону реки. - Вас смогут отвезти в Херсонес только завтра.
- А верхового коня с седлом и сбруей я могу сейчас купить? - поинтересовался Минний.
- Коня?.. Можешь, - ответил угрюмым басом десятник и стал спускаться по приставленной к стене с внутренней стороны слева от ворот деревянной лестнице. Оказавшись на земле, он отвязал от коновязи под стеной одного из десятка привязанных там коней и призывно махнул рукой ждавшим в воротном створе грекам.
Построенная правильным прямоугольником, крепость Напит имела двое расположенных напротив друг друга ворот посредине длинных стен: Западные, выходившие к морю и сгнившим и разрушенным штормами причалам (новым хозяевам скифам они были без надобности), и Восточные, из которых был выезд на единственную шедшую мимо крепости дорогу. Внутри городок был разделён пересекавшимися под прямыми углами неширокими улицами на жилые кварталы - в каждом по три-четыре усадьбы с небольшими двориками, в которых прежде проживало несколько сотен эллинских семей, а теперь - столько же скифских.
- Волнение на море усиливается, а мой младший брат с трудом переносит качку, поэтому мы решили вернуться домой по суше, - пояснил, шагая сбоку возле конского крупа, Минний начальнику воротной стражи, бросавшему сверху на его миловидного юного спутника подозрительные взгляды.
- А я-то думал, что все вы, эллины, чувствуете себя в море, как рыбы! - скривил потресканные губы в ухмылке десятник.
Спешившись возле одной из калиток, он накинул повод на вбитый в каменную стену железный крюк, толкнул калитку (в отличие от эллинов, скифы, доверяя друг другу, запирали свои входные калитки и двери разве что на ночь) и жестом позвал греков во двор, как нетрудно было догадаться, своего собственного дома.
Признавшись, что они с братом наездники никудышные, Минний попросил десятника продать им коня посмирнее. Скиф молча кивнул и через минуту вывел из небольшой конюшни под уздцы серую в мелких чёрных крапинках кобылу, покрытую потёртым чёрно-красным полосатым чепраком с растоптанной войлочной подушкой на хребте.
Даже столь малосведущему в лошадях человеку как Минний было с первого взгляда понятно, что лучшие годы этой кобылы остались давно позади. Тем не менее, десятник потребовал за свою клячу золотой статер.
- Да ведь это цена пары молодых коней вместе с повозкой! - вознегодовал Минний.
- Два коня - два статера, - невозмутимо объявил десятник, разглядывая золотую застёжку минниевого плаща.
- Пойдём отсюда, Диоген! - обратился Минний к своему молчаливому спутнику. - Может у других ворот начальник стражи окажется посговорчивее.
- Эй, стойте!.. Ну ладно - уступлю вам эту кобылу за полтора десятка драхм.
- Даю десять.
Поторговавшись с минуту, они сошлись на 12-ти драхмах (половине стоимости золотого статера) - и то лишь потому, что время Миннию сейчас было дороже денег. Распахнув паллий, Минний извлёк из пояса три серебряных тетрадрахмы и вложил их в широкую ладонь скифского десятника, получив взамен повод и короткую плеть.
Выведя кобылу на улицу, Минний, чувствуя за спиной тяжёлый взгляд десятника, казалось, всё это время боровшегося с искушением наложить на этих двоих неосторожных греков лапу, как на свою законную добычу, торопливо подсадил младшего "брата" на конскую холку, а сам, подпрыгнув, кое-как умостился сзади.