Савмак. Пенталогия (СИ)

  Выехав на площадь, он увидел выезжающего с октамасадова двора Сакдариса, провожаемого тремя матерями, невесткой Иктазой, с младенцем Октамасадом на руках, и целым выводком младших братьев и сестёр. В развёрстом створе Верхних ворот Савмак в последний раз оглянулся на шествовавших по площади вслед за отъезжающими в поход сыновьями женщин, взмахнул прощально зажатым в руке копьём и, выехав на пустырь, припустил вместе с Канитом и Сакдарисом галопом к Нижним воротам, у которых их уже ждали сотни три молодых всадников из знатных напитских семей.

  - Он оглянулся! - тихо охнула за спиною Мирсины Синта, и от этого наполненного суеверным ужасом вздоха по спине Мирсины пробежал холодок: ей сразу вспомнилось старинное народное поверье, гласившее, что тот, кто, отправляясь в поход, оглянётся на родной дом, обратно не вернётся.

  Стоя в широком створе ворот, Мирсина, продолжая грустно улыбаться и обнимая одной рукой льющую слёзы, прижавшись спиной к её груди, младшую сестру, другой махала вслед уносившимся прочь братьям. Она твёрдо знала и верила, что несмотря ни на какие дурные приметы и поверья, ни с Савмаком, ни с Канитом не может случиться ничего плохого. Но почему же ей в эту минуту стало так горько и пусто на душе? Откуда взялась эта непонятная тяжесть, камнем придавившая сердце и грудь, не давая дышать?

  2

  Как и предполагал Савмак, Фарзой, как истинный друг, дожидался его с молодыми хабами возле Хабей. На спуске к реке примерно две тысячи не женатых напитов и хабеев в возрасте от 15-ти до 25-ти лет, отправившиеся на смену "старикам", слились с молчаливого согласия своих ехавших впереди вожаков в одну весело гомонящую и гогочущую толпу. Молодёжи было радостно ехать на войну - первую за много-много лет! Никто не думал о смерти. Каждый надеялся украсить уздечку своего коня скальпом убитого боспорца (и желательно - не одним!) и вернуться домой с богатой добычей, чтоб было чем заплатить выкуп за невесту и ещё осталось.

  Ехали неспешной рысью, чтоб не утомить Ворона перед завтрашней скачкой. По пути Савмак и Канит рассказали теснившейся вокруг них хабейской родне, жадно внимавшей каждому слову, подробности недавнего нападения тавров на Тавану. Так и скоротали время.

  Обширное поле вокруг чёрной скалы, пронзённой похожим в закатных лучах на огромный окровавленный крест мечом Ария, сплошь усеянное разноцветными - от светло-серых до чёрных - островерхими шапками шатров, произвело на молодых хабеев и напитов ошеломляющее впечатление несокрушимой мощи скифского войска. По данным перед отъездом Радамасадом и молодым Госоном подсказкам, среди четырёх с лишним тысяч шатров, раскинувшихся расширяющимися кругами вокруг скалы Ария и царского шатра, Савмак и Фарзой довольно скоро отыскали в затянутом вечерними дымами таборе четыре сотни шатров, принадлежавших напитам и хабеям. Сделать это было не трудно - шатры стояли по соседству в наружном кольце, в полусотне шагов от большой дороги.

  Подгадали как раз к ужину. Сидевшие вокруг казанов отцы, дядья и старшие братья встретили молодое пополнение шутливыми возгласами. Савмак и Канит нашли вождя Скилака сидящим с чашей вина в руке у догорающего под пеплом костра, в пяти шагах от торчащего, будто молодое деревце, над входом в его походный шатёр племенного бунчука.

  Из одного с вождём казана ужинали его ближайшие родичи: брат Октамасад, двоюродный брат Танасак, сын Ариабат, племянники Фриманак, Скиргитис, Ишпакай. В отличие от них, встретивших Савмака и особенно Канита радостными возгласами, на суровом лице вождя не дрогнул ни один мускул. Ещё издали углядев за спиною Савмака младшего сына, у него было довольно времени, чтобы утаить разлившуюся в груди радость под личиной обычной невозмутимой суровости. Указав сынам место у костра, вождь приказал Ашвину и другим слугам расседлать и развьючить коней и отогнать их с провожатым на пастбище к табунам напитов. Ворона слуга Скилака Тирей привязал рядом с конём вождя позади его шатра и повесил ему на морду полную торбу пшеницы.

  Хотя, увидя Канита, Октамасад испытал заметное облегчение, тревога за Апафирса не до конца покинула его сердце. Пока вождь отдавал распоряжения слугам, Октамасад и остальные, боясь услышать печальную новость, но надеясь на лучшее, не смели разомкнуть уста.

  Вполне понимая состояние младшего брата, Скилак не стал тянуть быка за хвост и, как только Савмак и Канит уселись между Ишпакаем и Скиргитисом по другую сторону едва дымившегося костра, спросил об Апафирсе. Савмак, переведя глаза с сурового продолговатого лица отца на закаменевшее в напряжённом ожидании круглое лицо сидевшего рядом с ним Октамасада, поспешил объявить, что Апафирс жив-здоров, остался охранять с малолетками Тавану.

  - Ну а ты почему не остался? - обратился Скилак слегка потеплевшим голосом к младшему сыну, пока Октамасад облегчённо выпускал из лёгких воздух, а из сердца остатки тревоги.

  - Но, отец, мне же уже почти пятнадцать! - тонким просящим голосом напомнил Канит.

  - Почти?