Савмак. Пенталогия (СИ)

  Сакдарис и решивший не отставать от него Канит, протиснувшись между кривыми жердями, поспешили к окошку с юной красавицей. Узнав, зачем они привели эту толпу молодых воинов, успокоенная девушка (Канит и Сакдарис уже знали, что её зовут Балуш), весело стреляя глазками то в одного, то в другого, сказала, что бабушка сейчас готовит отвар из целебных трав, и надо немножко подождать. В следующий миг из избушки донёсся недовольный окрик старухи, и девичье личико в окошке тотчас исчезло. Немного подождав, не выйдет ли девушка к гостям, Канит и Сакдарис вернулись с вестями к своим, человек десять из которых, приоткрыв ворота, зашли на подворье, тогда как остальные по-прежнему теснились снаружи.

  Минут через десять, когда окна перестали дымить, из отворившейся двери по выкопанным в земле ступенькам выползла, наконец, опираясь на загнутую вверху крюком короткую клюку, старая знахарка. Грозная вещунья оказалась махонькой, сухонькой, согнутой чуть не пополам в пояснице старушкой со сморщенным, будто пожёванным коровой, коричневым лицом. Одета она была в длинный тёмно-коричневый сарафан из грубой шерсти с широкой, расшитой замысловатым красным узором полосой от горла до нижнего края подола, из под которого выглядывали узкие бурые носки её детских башмачков из мягкой и тёплой оленьей шкуры. Её маленькую, как у 13-летнего подростка голову, узкие плечи и большую часть спины покрывал тёмно-зелёный, с большими красными цветами, шерстяной плат.

  Оглядев своими узкими подслеповатыми глазками сгрудившихся возле ворот юношей, знахарка неспешно заковыляла к ним, пригнув дугой к земле неразгибающуюся спину. Посреди двора ей пришлось остановиться, чтобы приласкать подбежавшего к ней с радостным меканьем козлёнка. Почёсывая доверчиво тыкавшегося в её расшитый подол козлёнка между рожками, ведунья спросила тихим, но внятным и совсем не старческим голосом:

  - Ну, добры молодцы, с чем пожаловали?

  - Да вот, бабушка, прознали мы, будто ты знаешь наперёд, что с кем станется, - ответил за всех на правах старшего Ариабат, с опаской приблизившись вместе с братьями к колдунье. - Вот мы и пришли спросить, не знаешь ли ты, будет ли война с Боспором?

  - Про то, удалец, мне неведомо, - ответила старуха, прибирая из под ног козлёнка. - Про то лишь наш царь знает. А вот про то, какую тебе долю боги уготовили, могу рассказать, коли не боишься.

  - Ну, расскажи хоть про это, раз уж мы пришли, - с видимым разочарованием в голосе ответил Ариабат и протянул к старухе широкие заскорузлые ладони. Прежде чем осматривать их, ведунья поглядела в спокойные светло-карие глаза молодого воина и предупредила, что за доброе предсказание она берёт плату золотом, а за худое - серебром.

  - Договорились, - кивнул в знак согласия Ариабат.

  Опустив взгляд на его ладони, ворожея через полминуты объявила, что он падёт со славой в бою, не дожив до седых волос. Выслушав свой приговор, Ариабат с беспечной улыбкой срезал акинаком с рукава и протянул гадалке рельефную золотую бляшку.

  - На вот, держи! Если слова твои сбудутся, ты заслужила золото: смерть в бою - радость для воина!

   Ариабат отступил в сторону, а на его место перед ведуньей тут же заступил его близкий друг, хабей Скопасис. Ему старуха слово в слово повторила то же, что и Ариабату и тоже получила от него золотую пластинку, которую, как и предыдущую, мигом спрятала в широкий рукав.

  Третьим подошёл к гадалке Скиргитис. Предвидя, что и ему хитрая старуха "нагадает" тоже, что и Ариабату со Скопасисом, он спросил с ехидной улыбочкой, поднеся свои ладони к самому её носу:

  - А можешь, старая, назвать моё имя?

  - Нет, не могу.

  - А кто мой отец? Какого я роду-пемени?

  Старательно вглядываясь в ладони, старуха отрицательно покачала головой.

  - Сколько у меня жён, детей?

  - Жена у тебя одна... Один сын... если не считать прижитых от служанок ублюдков.

  Толпившиеся с любопытством за спиной Скиргитиса воины при последних словах гадалки заржали молодыми жеребцами.

  - Умрёшь ты молодым и бесславно... Нехорошо умрёшь.

  Скривив губы в презрительной ухмылке, Скиргитис отпорол от штанины серебряного зайца и сунул в руку старухе.

  - На, ведьма! Ничего-то ты не знаешь! Только дуришь доверчивых простаков.

  Пряча подношение в рукав, знахарка печально вздохнула:

  - Будешь помирать - вспомнишь меня.

  Ладони Савмака, не без внутреннего трепета заступившего на место Скиргитиса, знахарка изучала непривычно долго; даже взяла их в свои руки и поднесла ещё ближе к глазам, будто не веря тому, что там увидела. Подняв, наконец, голову и впившись, точно шипами, маленькими жёлто-серыми глазками во взволнованное лицо Савмака, она заговорила:

  - Ни жены, ни детей у тебя, молодец, пока что нет... Но тебя полюбит царевна.

  Скиргитис, стоявший в сторонке с Ариабатом и Скопасисом, выразительно хохотнул, а Савмак густо покраснел, тотчас вспомнив о минувшей ночи с Сенамотис, и окончательно проникся безграничным доверием к каждому слову провидицы.

  - Жизнь твоя будет короткой, а слава долгой, как у царя... А смерть твоя приедет на белом коне.