Савмак. Пенталогия (СИ)

  Войдя вместе с Олгасием и двумя охранниками, прихватившими с собой по зажжённому от светильника факелу, через обитую железом дверь в левый коридор, Ламах, проявив дотошность, приказывал отворять одну за другой расположенные по обе стороны коридора узкие камеры и, морщась от крепко шибавшего в нос зловонного духа, пересчитывал и сверял с предоставленным Олгасием списком сидевших там узников. Примерно две трети, пояснил Олгасий, оказались здесь за то, что не смогли вернуть долг, и будут сидеть, пока их родственники не выплатят всё сполна, а остальные ждали суда и приговора. В двух расположенных в самом конце коридора камерах сидело два десятка женщин, по большей части рабынь: убийцы младенцев, детей, мужей, сожителей, любовников, воровки, ворожеи, наводившие порчу на скот и на людей, осквернительницы святынь. Большинство из них были молоды и весьма хороши собой, а в некоторых Ламах с удивлением узнал тех, кого вчера привёл к нему в комнату рыжий декеарх, в том числе и ту черноволосую красотку, что помогла ему скрасить вчерашний вечер.

  Выйдя в коридор, Ламах спросил Олгасия, как это понимать. Толстяк ответил, что не видит ничего зазорного в том, чтобы гинекономы пользовались попавшими в эргастул бабёнками: так поступают, наверное, во всех тюрьмах. Он и сам, когда был помоложе, не пропускал ни одной симпатичной узницы. Да они только рады этому! Ведь убийц судьи почти всегда приговаривают к смерти, так чем провести последние дни в холодной зловонной камере, пусть лучше натешатся напоследок мужскими фаллосами.

  - А эта, чёрненькая, Филуса, кажется...

  - Убийца! - радостно осклабился Олгасий. - Полмесяца назад вдвоём с возлюбленным задушила мужа.

  Направляясь по коридору к выходу, Олгасий рассказал эту любопытную историю.

  - По окончании войны со скифами известный в Пантикапее рыбопромышленник Гикесий решил, что пришло время женить единственного сына Горгия на давно за него просватанной богатой невесте - дочери своего приятеля, рыботорговца Хрестиона. Но юноша воспротивился воле отца, сказав, что полюбил дочь простого рыбака Филусу и женится только на ней. Увидев эту самую Филусу, которую юноша привёл к нему, надеясь умолить отца, старик (вообще-то ему едва перевалило за пятьдесят), уже несколько лет живший вдовцом, тут же распустил слюни и решил сам жениться на ней, а сына - для его же блага - всё-таки женить на девушке, пусть и не слишком красивой, но зато с богатым приданым.

  - Чем-то это напоминает случившееся с царевичем Левконом и Гереей, - заметил Ламах.

  - Да, пожалуй. Только конец истории вышел совсем другим. Филуса покорно вышла за богача Гикесия, с самого начала задумав вместе с Горгием умертвить старика после свадьбы, чтобы затем зажить счастливо вместе. Так они и сделали: накануне свадьбы сына старик внезапно скончался, якобы не выдержав чересчур интенсивной "скачки" на молодой жене. Свадьба Горгия, конечно, была отменена. Отец невесты сразу заподозрил неладное. И точно: приглашённая им комиссия врачей единогласно признала, что по всем имеющимся признакам Гикесий умер от удушья. Девчонка взяла всю вину на себя: якобы она из любви к Горгию, чтоб расстроить его свадьбу, напоив старика вином, задушила его подушкой, рассчитывая, что позже Горгий женится на ней. Юнец, конечно, поклялся всеми богами, что он тут ни при чём. Гикесий был здоровый и крепкий мужчина, и я уверен, что хрупкая Филуса не могла задушить его сама: наверняка они задумали и осуществили это злодеяние вместе.

  - Ну, почему? Если любого силача напоить до бесчувствия, или подмешать в вино сонное зелье, его задушит и ребёнок, - возразил Ламах, спеша выйти из эргастула на свежий воздух.

  - Это так, - согласился вышедший следом Олгасий, - но я присутствовал при допросе и по перепуганным глазам Горгия видел, что его клятвы - ложь! Жаль, что судьи не дозволили допросить Филусу с пристрастием - уж я бы заставил её рассказать, как всё было на самом деле! А так девчонке придётся умереть, а отцеубийца выйдет сухим из воды.

  - А что, суд уже был?

  - Да. Ещё пять дней назад её приговорили к смерти. Ждут только утверждения басилевса.

  - И что, ничего нельзя для неё сделать? - отведя глаза, спросил Ламах.

  - А зачем? Сама ли, вдвоём ли, а она всё же убила своего мужа, и смерть для неё - заслуженная кара. Единственное, что мы можем, это скрасить и усладить её последние дни на этом свете, чем и занимаются в меру сил наши гинекономы, - сказал Олгасий, пристально глядя в лицо бывшему соматофилаку, ещё не привычному к здешним порядкам. Ламах молча кивнул.

  Следующую ночь Филуса провела в его постели. Он накормил её хорошим ужином, напоил вином, присланными к нему в подарок от Олгасия, а затем они всю ночь без устали изнуряли друг дружку ласками, словно счастливые молодые супруги, забывшись сном в обнимку лишь под утро.

  Бастак по совету Олгасия не стал беспокоить гинекономарха утром и разослал гинекономов на службу самостоятельно.