Савмак. Пенталогия (СИ)

  - Видно, придётся мне передать своё ремесло вместе с этим домом и всем нажитым добром кому-то из внуков. На это теперь вся моя надежда, - закончил тюремщик, разом прикончив остаток вина в скифосе. Сделав скорбное лицо, допил свою чашу и Ламах.

  Олгасий тотчас наполнил чаши по новой. Подсовывая на пробу гостю всё новые яства, он похвастал, что сыграл, оказывается, немаловажную роль в побеге басилевса Перисада в Фанагорию четырнадцать лет назад и в дальнейших событиях, закончившихся низвержением Аргота. Олгасию не было и двадцати, когда он, в конце царствования предыдущего Перисада, перебрался из родной деревни в Синдике в Пантикапей в поисках лучшей доли. Нынешний архистратег Молобар, тогда гекатонтарх соматофилаков, на отца которого, Мойродора, работал отец Олгасия Сагарий, помог ему устроиться гинекономом. Он же вскоре сосватал ему Исигону. (О том, что предварительно Молобар соблазнил красавицу-дочь надсмотрщика в одном из отцовых поместий, которая в юности была точная копия теперешней Меланы, вернее - это Мелана копия тогдашней Исигоны, и сбыл её Олгасию, после того как вдоволь ею наигрался и нашёл себе новую пассию, Олгасий, понятное дело, рассказывать не стал - это даже для их дочерей было тайной!) Пять лет спустя Олгасий (он к тому времени уже был декеархом) оказал Молобару ответную услугу - пропустил его с похищенным с Акрополя басилевсом Перисадом через охраняемые его десятком ворота в порт, а позднее, вместе с другими живущими в столице синдами, активно поспособствовал захвату Пантикапея восточнобоспорскими войсками. За эти его заслуги, после победы над Арготом Молобар посодействовал его назначению начальником столичного эргастула.

  Всё это Олгасий рассказал, желая произвести на новоназначенного начальника впечатление, дабы тот понимал, что его знает и покровительствует сам архистратег Молобар, и с ним полезнее дружить, чем враждовать, а ещё лучше - породниться. Самого Ламаха расспрашивать о его прежней жизни Олгасий посчитал неудобным, да и не нужным - то, что он мог бы рассказать о своей прежней солдатской жизни, вряд ли подобало слышать девичьим ушам. Достаточно было того, что в свои 30 лет Ламах был всё ещё не женат и этим представлял особый интерес для Олгасия и его девиц.

  Наконец Ламах отодвинул от себя миску с подсунутыми на закуску мочёными яблоками, сказав, что больше не лезет, встал и поблагодарил хозяйку и её поварих за прекрасное угощение.

  - Тебе и правда понравилось? - спросила с довольной улыбкой Исигона.

  - Да. Олгасию, которого так кормят каждый день, можно только позавидовать, - улыбнулся Ламах. - Даже в доме Хрисалиска еда не была такой вкусной.

  - А ты разве обедал у Хрисалиска? - живо спросила Мелана, сидевшая по ту сторону стола ближе всех к отцу и Ламаху. За весь обед девушки не проронили ни слова, молча внимая разговору отца с гостем.

  - Да. Я служил в сотне его внука Делиада и, получив ранение под Феодосией, около месяца пролежал в его доме.

  - А как ты был ранен? - продолжила допрос неугомонная Мелана. - Пожалуйста, ну, пожалуйста, расскажи!

  - Ну-у, это была не совсем рана. Вернее, рана, но не боевая, а так - несчастный случай...

  Ламах опять присел на край скамьи, теперь уже не украдкой, а в открытую любуясь очаровательным личиком любопытной красотки. Олгасий тотчас воспользовался случаем, чтобы вновь наполнить скифосы. Время от времени смачивая горло глотком вина и стараясь избегать грубых солдатских выражений и слов, он рассказал, как воины поймали под Феодосией убежавшего от скифов полудикого вороного жеребца редкой и особо ценной бактрийской породы.

  - Это не того ли, что затем купил на торгах в Пантикапее за сто золотых монет гиппарх Горгипп? - перебил Ламаха Олгасий.

  - Он самый, - подтвердил Ламах. Далее он рассказал, как жеребец выкинул из седла севшего на него Делиада, как затем они с Делиадом попытались усмирить дикий нрав жеребца, запрягши его в телегу, и как это в итоге закончилось для него переломом угодившей под тележное колесо левой ноги.

  - А нос тебе тоже конь копытом перебил? - спросила Мелана.

  - Мелана! А ну уймись, не донимай гостя! - прикрикнул на дочь Олгасий.

  - Нет, - улыбнулся Ламах, ничуть не обидевшись на юную красавицу, довольный, что смог её заинтересовать. - Нос мне сломали года три или четыре назад во время драки в порту с понтийскими моряками. Те говорили обидные слова о нашем басилевсе, и мне с товарищами пришлось поучить их вежливости. Вот тогда мне и перепало табуретом по лицу.

  Мелана от души рассмеялась, сверкнув, будто ожерельями, мелкими жемчужными зубками. Хохотнули и её сёстры, кроме представившей, как ему было больно, Кулии; улыбнулась даже Исигона со своего стула.

  - Ну, чего смеётесь, дурёхи! - беззлобно приструнил дочерей Олгасий. - Подобной раной за честь басилевса можно гордиться побольше, чем многими боевыми!

  Обрадованная словами отца, Кулия решилась спросить Ламаха, видел ли он сблизка басилевса.