Савмак. Пенталогия (СИ)

  Олгасию прошлой зимой пошёл пятый десяток. Это был крупный мужчина с массивным, как бочка, туловищем, увенчанным большой яйцевидной головой на короткой прямой шее. Изрезанный глубокими бороздами лоб, сильно скошенный назад прямо от малозаметных светлых бровей и выпуклых надбровных дуг, на правой из которых, около переносицы, красовалась большая тёмно-коричневая бородавка, заканчивался окружённой венчиком коротких серо-стальных волос глянцево-розовой лысиной. И всё его полнокровное лицо, и большие круглые морковно-красные уши, вместе с огромным, как винный мех, животом красноречиво свидетельствовали, что Олгасий был большой любитель вкусно поесть и хорошенько выпить. Узенькие щёлки глаз, сплюснутые между пухлыми красными веками и набрякшими тяжёлыми свинцовыми мешками, делались ещё уже, когда он улыбался (а с лица его в этот день не сходила гостеприимная улыбка), отчего их цвет и выражение невозможно было разглядеть. Топорщившиеся под маленьким вздёрнутым носом усы и борода того же цвета, что остатки волос на голове, едва прикрывали его верхнюю губу, утопающий в жирных складках маленький, круглый подбородок и широкие, прямые скулы.

  Олгасий был синдом. Его жена и соплеменница Исигона была лет на пять его моложе и рядом с мужем выглядела миниатюрной: на добрую голову ниже и раза в три тоньше. Очерченное мягким овалом, слегка желтоватое лицо её, хоть и поблекшее и тронутое вокруг больших сливовидных карих глаз первыми тонкими морщинками, было всё ещё весьма привлекательным. Её каштановые, с медным отливом, волосы были собраны в высокую причёску, увитую тонкой золотой лентой. Вокруг белой, несколько коротковатой и толстой, как для такой небольшой головы, шеи лежало янтарное ожерелье, с маленьких ушей свисали оправленные в серебро жемчужные серьги. Под окантованным алой вышивкой зелёным шерстяным хитоном, прикрытым сверху наброшенной на плечи вишнёво-коричневой шалью, легко угадывались поддерживаемые мастодетоном массивные груди, вскормившие целую ораву ребятишек.

  Две старшие дочери Олгасия и Исигоны похвастать красотой, увы, не могли и очевидно страдали от этого. Долговязая, узкобёдрая Хрисиона, ростом почти догнавшая отца, была костлявой и плоской как доска; вытянутым узколобым лицом, длинным острым носом и тонкими, бесцветными губами, не походила ни на мать, ни на отца. Токона наоборот, ростом вышла в мать, а шириной плеч и бёдер - в отца, от которого унаследовала чересчур большую голову с толстыми, жирными, русыми, как и у Хрисионы, волосами, и круглое, щекастое, рябое от веснушек лицо. К тому же она имела сутулую, почти горбатую спину, ещё более уменьшавшую её и без того небольшой рост. Единственным её достоинством была, пожалуй, мясистая, не по годам развитая грудь.

  Зато третья сестра, бойкая на язык и проказы Мелана, поневоле приковывала к себе взгляды Ламаха. Невысокая (впрочем, она ещё росла), но прекрасно сложённая фигурка, с заметными холмиками грудей, очаровательное тонкое смуглое личико, с большими овальными чёрными глазами и маленьким, прекрасно очерченным ротиком, длинные густые тёмно-каштановые волосы, заплетенные в две толстые, увитые алыми лентами косы, выпущенные напоказ на грудь, были чудо как хороши!

  Ламах плотоядно подумал, что при случае с превеликим удовольствием сорвал бы цветок её девственности. О том, чтобы попросить её себе в жёны, конечно, нечего и думать: Олгасий наверняка захочет сперва сбыть с рук двух старших, а для своей любимицы Меланы постарается подыскать мужа получше и побогаче, чем бездомный гинекономарх.

  Что до трёх малолеток, то все они были милы и прелестны, как бывают милы и прелестны дети в их возрасте, но уже сейчас было видно, что ни одна из них красотой не сравнится с Меланой. Блуждая взглядом по девичьим лицам, Ламах даже подумал, что навряд ли отцом Меланы был Олгасий - наверняка кто-нибудь из красавцев гинекономов постарался!

  - Ты ешь, ешь, дражайший Ламах, не стесняйся! - призывал гостя с улесливой улыбкой Олгасий. - Наверняка тебе в жизни не доводилось есть ничего вкуснее: моя Исигона готовит так, что пальчики проглотишь, за что я её особенно ценю! А главное - она и дочерей своих обучила этому бесценному для будущих мужей искусству. Хе-хе-хе! Этот обед она готовила вместе со старшими.

  - Готовили Хрисиона с Токоной, я лишь присматривала, - уточнила с другого конца стола Исигона.

  - И что же, у вас рождались одни дочери? - поинтересовался Ламах, согласившись без всяких натяжек, что обед и вправду восхитителен.

  - За двадцать лет супружества Исигона подарила мне двенадцать детей. Первым родился сын, а дальше, хочь плачь - одни девчонки! Не знаю, какие боги нас карают и за что... - Тюремщик грустно вздохнул. - В девять лет сынок наш умер. Выжили лишь эти шесть дочерей. После того как трое последних наших детей умерли, едва появившись на свет, мы с женой решили, что всё, довольно.

  Олгасий опять тяжко вздохнул и изрядно отхлебнул из скифоса.