Сажайте, и вырастет

«Да пошел ты! — выкрикнул Андрюха, задетый за живое, и поперхнулся жирным сигарным дымом. — Пошел ты!»

«Сам пошел», — спокойно ответил я.

Андрюха тут же исчез.

Если бы я знал, что говорю с мальчиком-банкиром в последний раз, то, наверное, не обошелся бы с ним так жестоко, не стал бить в больное место мальчика, не намекнул бы, что окружающий мир его страшит. Отсюда и страсть к умножению капиталов: деньги требовались мальчику лишь затем, чтобы отгородиться от пугающей действительности.

А меня уже ничего не пугало. Или почти ничего.

6

Утром трюмный не стал заходить в мой насквозь прокуренный бокс. Распахнув дверь, он остановился на пороге, вонзил зубы в губы и сказал:

— Пошли.

— Куда?

— Домой. Выходи! Я задрожал.

— Как «домой»? Ты чего, старшой? Мы же договорились! Ты обещал!

— Ничего я тебе не обещал, — отвернувшись, обронил трюмный. — Выходи, сдавай шмотки и матрас. Твой срок окончен.

— Не пойду, — тихо сказал я. — Оформляй довесок.

— Выходи, пацан! Живее!

— Сам ты пацан! Оформляй!

Вертухай поднял свою дубину. Черное резиновое дил-до, сбоку — удобная рукоять. Хороший снаряд для доказательства правоты.

— Выходи! Или я тебя так оформлю, что ты не выйдешь, а выползешь!

— Слушай, начальник, — тихо, миролюбиво, но со страстью произнес я. — Мне в хату — нельзя! Оставь меня здесь.

— Не положено. Выходи, ну!

Я повиновался.

В коридоре уже маячили с матрасами в охапку знакомые фигуры Джонни и Малого. В глазах у обоих мерцала тревога. Джонни еще держался. Малой же выглядел откровенно напуганным.

— Что будем делать? — прямо спросил я своих друзей.

— В хату пойдем, — серьезно ответил Джонни и сыграл бицепсами.

От него пахло крутым потом.

Джонни, догадался я, готовился к возвращению в родную камеру по-своему. Укрепляя мускулы. Он ожидал худшего.

— Да! — срывающимся голосом произнес Малой. И шмыгнул носом. — В хату пойдем!

Молчаливых, напряженных, нас повели наверх.

В коридоре первого этажа, в главной кишке, я увидел группу вновь прибывших. Затравленно глядя по сторонам, они сгрудились возле раскрытой двери каптерки, где некоторым новоселам — одному из пяти — все же удавалось получить от администрации казенную миску или простыню.

И тут я замедлил шаг. Один из новичков — полноватый, рыжеволосый, в нарядном спортивном костюме, чрезмерно нарядном для этого грязнейшего из грязнейших мест на всем белом свете, — показался мне знакомым. Проходя мимо, я ударил его по плечу, и он вздрогнул, обернулся. В то же мгновение мне тоже пришлось сотрястись от изумления.

— Какого черта ты здесь делаешь? — воскликнул я.

— Матрас получаю, — ответил рыжий адвокат, жалко улыбнувшись.

Ошеломленный, я не сразу нашел, что сказать несчастному дураку.

— За что тебя?

— Мошенничество, наркотики… ты же сам все знаешь. Я уловил страх и отчаяние, интенсивно излучаемые в пространство моим бывшим защитником, и против своей воли почти развеселился. Возможно, впервые в своей жизни этот рафинированный московский абориген издавал запахи попавшего в беду взрослого мужчины — не антибактериальным мылом пахло от его тела, не одеколончиками и лосьонами, а табаком и мускусом. Я же стоял напротив него злой, тощий, с голыми, сплошь в синяках и ссадинах локтями — монстр, поднявшийся со дна ада для дураков. Угловатый вшивый организм, истративший все силы в попытках выжить, но готовый на новые и новые попытки.

— Заедешь в хату — сразу отпиши мне, — торопливо сказал я. — В сто семнадцатую, на Дорогу, Андрюхе Аферисту!

Рыжий вяло кивнул. Он выглядел подавленным, кривил губу, не знал, куда деть руки. От жалости у меня заныло в груди. Я схватил его за рукав.

— Повтори!

— В сто семнадцатую, — послушно выговорил бывший лоер. — На Дорогу… Андрюхе Аферисту…

Сзади меня больно ударили по плечу.

— Не болтать! Проходи!

Ободряюще улыбнувшись Рыжему, я заскользил дальше. Домой.

В камере ничего не изменилось. Тот же кислый аммиачный дух, та же дымовая завеса. Та же спрессованная масса возле самой двери: два или три казаха, калмык, ингуш, туркмен, узбек, с десяток украинцев, гражданин Уганды и гражданин Коста-Рики. Понятный, дружелюбный, свой в доску народ.

— Андрюха! Андрюха! — провозгласили несколько костлявых, симпатичных мне доходяг.

— Где? — услышал я голос, показавшийся мне очень знакомым.

— Андрюха вернулся! И Джонни! И Малой!

— Где?

Голос принадлежал Славе Кпсс. Проявившись из голой толпы, он улыбнулся.

Ничего не понимая, я замер, и шедший следом Джонни уперся в мою спину.

— Слава! — выкрикнул я. — А ты как?.. А ты зачем?.. Ты — здесь?!

— Здесь, — сказал Слава, явно наслаждаясь моим изумлением.

Внутри у меня все опустилось, потом поднялось, опустилось опять; ослабели ноги; глупая, счастливая улыбка сломала рот. Пробившись между тел, я обнял друга.

— Тебя не отпустили?

— Отпустили, — хмыкнул Слава. — Попробовали бы они меня не отпустить! Но я не ушел. Давайте, проходите. Чуть-чуть водки осталось… Выпьем…

Мы сели на козырной поляне, возле самой стены. Там, где пятнадцать суток назад ели мясо.

— Что случилось? Почему ты не ушел?

— А ты не понимаешь? — сурово спросил Слава.

— Нет.