Сбор семьи[=День возвращения / Ночь Семьи]

Приближался рассвет. Прибыли уже почти все родственники и все готовились отойти ко сну на дневное время. Они будут спать без движений и звуков до следующего заката, когда снова раскроются гробы из красного дерева, и они выпрыгнут из них, чтобы приступить к пиршеству.

Дядюшка Эйнар и дюжина других спустились в погреб. Мать проводила их вниз к тесным рядам отполированных до блеска гробов. Эйнар двигался по проходу, волоча за собой крылья, сделанные, казалось, из брезента цвета морской волны. Они издавали при движении странный свистящий шорох, а натыкаясь на что-нибудь, гудели, как туго натянутая кожа барабана под ударом осторожных пальцев.

Наверху Тимоти устало лежал, напряжённо размышляя и пытаясь полюбить темноту. В темноте много чего можно сделать и никто не будет за это ругать, ибо никто не увидит. Он действительно любил ночь, но это была специфическая любовь: временами этой ночи было так много, что он начинал бунтовать против неё.

В погребе двери из красного дерева плотно закрылись, притянутые изнутри бледными руками. Некоторые родственники, трижды перекружившись, улеглись спать по углам. Солнце встало. Пришло время сна.

Закат. Пиршество возобновилось взрывообразно, как будто кто-то ударил палкой по гнезду летучих мышей. По всему дому мгновенно разнеслись крики и хлопанье крыльев. Откинулись крышки гробов. Зазвучали шаги по лестнице погреба, гости покидали сырой подвал. В дом через парадные и задние двери впустили ещё несколько десятков запоздалых гостей.

Шёл дождь, и промокшие гости отдавали Тимоти свои пропитанные водой кепки, шапки и шали, и он относил их в шкаф. Комнаты были переполнены. Смех кого-то из кузенов вырвался из одной комнаты, обогнул стену другой, срикошетировал, отразился и вернулся к Тимоти из четвёртой, чётко различимый и циничный.

По полу пробежала мышь.

«Я узнал тебя, племянник Либерсроутер!» — провозгласил отец рядом с Тимоти, но обращаясь не к нему. Дюжина возвышающихся над Тимоти гостей теснила его. Его задевали локтями, толкали, но не обращали на него ни малейшего внимания.

Под конец Тимоти проскользнул к лестнице, ведущей вверх.

Он тихо позвал: «Сеси. Где ты теперь, Сеси?» Прошло некоторое время, прежде чем она ответила.

«В Долине Импириал, — пробормотала она слабо. — Около солёного озера Солтон-Си. Здесь грязевые гейзеры, пар и тишина. Я в жене фермера. Я сижу на крылечке. Я могу заставить её двигаться или что-то сделать или о чём-то подумать. Солнце садится».

«На что это всё похоже, Сеси?»

«Слышно шипение грязевых гейзеров, — сказала она медленно, как будто говорила в церкви. — Пузыри, наполненные паром, пробиваются сквозь грязь, как будто лысые мужчины пытаются вынырнуть из густого сиропа головами вперёд. Серые головы лопаются, как каучуковая ткань, спадают с шумом, как будто чмокают громадные, мокрые губы. И струйки дыма вытекают из прорех в ткани. И всё пропитано запахом серы и древнего времени. Динозавр варится здесь уже десять миллионов лет».

«Он уже мёртв, Сеси?»

Мышь обогнула ступни трёх женщин и исчезла в углу. Мгновением позже в углу из ничего возникла прекрасная женщина. Она улыбалась всем белозубой улыбкой. Что-то прижималось к залитому дождём стеклу кухонного окна. Оно вздыхало и плакало, оно барабанило по стеклу и припадало к нему, но Тимоти ничего не замечал. В воображении он был далеко отсюда. Вглядываясь внутрь себя, он находился вовне, за пределами дома. Дождь и ветер обволакивали Тимоти, а темнота с огоньками свечей зазывала его. Там танцевали вальс, высокие, стройные фигуры двигались под звуки неземной музыки. Звёздочки света вспыхивали на стекле бутылок, с бочонков отваливались комки земли, и паук сорвался с паутины и, молча перебирая лапками, мчался по полу.

Тимоти вздрогнул. Он снова был в доме. Мать велела ему сбегать туда, сходить сюда, помочь там, обслужить тех, беги в кухню, возьми то, принеси это, ещё тарелок, предложи добавки — ещё и ещё — пирушка продолжалась.

«Да, он мёртв. Вполне мёртв». — Сонные губы Сеси еле двигались. Вялые слова медленно выплывали из резко очерченного рта. — В черепе этой женщины, вот где я нахожусь, гляжу её глазами, вижу это неподвижное море. О, здесь так тихо, что становится страшно. Я сижу на крыльце и жду возвращения мужа. Временами из воды выпрыгивает рыба, звёзды отражаются на её чешуе, и она падает обратно. Долина, море, несколько автомобилей, деревянное крыльцо, моё кресло-качалка, я сама, тишина».

«И что теперь, Сеси?»

«Я встала с кресла-качалки», — ответила она.

«И?»

«Я сошла с крыльца и иду к грязевому гейзеру. Самолёты пролетают надо мной, как доисторические птицы. И снова тихо, так тихо».

«Ты долго будешь оставаться внутри неё, Сеси?»

«Пока не наслушаюсь, не нагляжусь, не начувствуюсь, пока не изменю каким-то образом её жизнь. Я иду по деревянному тротуару. Мои шаги звучат на досках устало, медленно».

«А теперь?»