Сбор семьи[=День возвращения / Ночь Семьи]

«Теперь вокруг меня столбы серного пара. Я смотрю на лопающиеся пузыри, как после них поверхность снова разглаживается. Какая-то птица с криком проносится мимо моей головы. А теперь я внутри птицы и улетаю прочь! И пока я ещё не улетела далеко, своими маленькими глазками я вижу, как женщина сходит с тротуара и делает шаг, второй, третий к грязевому гейзеру. Я слышу звук, как будто валун погрузился в расплавленную топь. Я продолжаю кружить над ней. Я вижу белую кисть, она судорожно дёргается над поверхностью и исчезает в серой лаве. Лава затягивается и успокаивается. А теперь я лечу домой, быстро, быстро, быстро!»

Что-то громко стукнуло в окно. Тимоти вздрогнул.

Сеси широко раскрыла глаза, ярко сверкавшие от полноты бытия, счастья, возбуждения.

«Вот я и дома!» — сказала она.

После паузы Тимоти сообщил: «Сбор Семьи в разгаре. Все собрались».

«Так почему ты здесь, наверху? — Она взяла его за руку. — Ну хорошо, проси. — Она хитро улыбнулась. — Выкладывай, что ты хотел у меня попросить?»

«Ничего я у тебя не хотел просить, — ответил он. — Ну, почти ничего. Ну…о, Сеси! — И слова полились из него торопливым потоком. — Я хочу сделать что-то такое, чтобы они все смотрели на меня, что-то, чтобы показать, что я не хуже их, что я такой же, как они, а я ничего не могу и я чувствую, как надо мной все смеются, и, ну, я думал, может, ты можешь…»

«Я могу, — сказала она, закрывая глаза и улыбаясь каким-то своим мыслям. — Выпрямись. Замри. — Он подчинился. — Теперь закрой глаза и старайся ни о чём не думать».

Он стоял совершенно прямо и ни о чём не думал, ну, может быть, думал о том, как ни о чём не думать.

«Ну что ж, идём вниз, Тимоти?» — Сеси была в нём, как рука в перчатке.

«Глядите все!» — Тимоти держал в руке стакан тёплой, красной жидкости. Он поднял стакан так, что весь дом обернулся и смотрел на него. Тёти, дяди, кузены и кузины, братья и сёстры!

Он выпил стакан до дна.

Он повелительно ткнул рукой в сестру Лауру. Он выдержал её взгляд и прошептал ей нечто такое, от чего она застыла в молчании и неподвижности. Он чувствовал себя огромным, выше дерева, когда шёл к ней. Все замерли. Все в ожидании глядели на него. Лица выглядывали из всех дверей всех комнат. Никто не смеялся. На лице матери застыло изумление. Отец выглядел поражённым, но обрадованным и с каждым мгновением наливался гордостью. Тимоти аккуратно прокусил вену на шее Лауры. Пламя свечей заколыхалось. Снаружи на крыше плясал ветер. Родственники глядели из каждой двери. Он забросил в рот поганку, проглотил, затем закружился, хлопая себя по бокам. «Гляди, дядюшка Эйнар! Я, наконец, могу летать!» Размахивая руками, он бросился бежать вверх по лестнице. Мимо мелькали лица.

Когда он взлетел на самую верхнюю площадку, то услышал издалека, снизу крик матери: «Прекрати, Тимоти!» — «Эй!» — закричал Тимоти и бросился в пролёт, размахивая руками, как крыльями.

На полпути вниз его воображаемые крылья исчезли. Он завизжал. Дядюшка Эйнар подхватил его.

Бледный Тимоти яростно дёргался в его руках. Непрошеный голос прорвался из уст мальчика: «Это я, Сеси! Прошу всех навестить меня наверху, первая комната налево!» Под раскаты оглушительного хохота Тимоти пытался заставить замолчать вышедшие из повиновения губы.

Все смеялись. Эйнар поставил его на пол. Родственники вереницами потянулись наверх к комнате Сеси, чтобы поприветствовать её. Тимоти в слепой ярости выскочил наружу, с грохотом хлопнув дверью главного входа.

«Я ненавижу тебя, Сеси, ненавижу!»

Он остановился в густой тени сикаморы. Его вырвало. С горьким плачем, ничего не видя, куда-то побрёл, затем повалился на кучу опавших листьев, молотил землю руками. Потом затих. Из кармана куртки, из спичечного коробка, который он использовал как убежище, вылез паук и пополз по руке Тимоти. Пак обследовал его шею, долез до уха и забрался в ушную раковину, чтобы пощекотать её. Тимоти затряс головой: «Прекрати, Пак!»

Легчайшее прикосновение паучьих лапок к барабанной перепонке заставило его содрогнуться: «Пак, прекрати!» Но всхлипывания стали пореже.

Паук спустился по его щеке и устроился на верхней губе, заглядывая в ноздри, как бы желая разглядеть мозг. Затем он заполз на кончик носа, оседлал его и уставился на Тимоти зелёными глазами, похожими на маленькие изумруды. Он глазел на Тимоти, пока тот не затрясся от смеха. «Проваливай, Пак!»

Зашуршав листьями, Тимоти выпрямился и сел. Луна ярко освещала землю. Из дома доносились слабые выкрики. Там играли в Зеркало. Слышались приглушённые поздравления, адресованные тем, чьё отражение не появлялось в зеркале.

«Тимоти, — крылья дядюшки Эйнара раскрывались и складывались и гудели, как туго натянутая кожа барабана. Тимоти ощутил, что его подняли легко, как напёрсток, и усадили на плечо. — Не огорчайся, племянник Тимоти. Каждому — своё, каждый живёт по-своему. Тебе гораздо лучше, чем нам. Твоя жизнь гораздо богаче. Мир мёртв для нас. Мы слишком много видели и слишком много знаем, поверь мне. Жизнь тем прекраснее, чем она короче. Она становится бесценной, Тимоти, помни это».