Сборник 5 МЕХАНИЗМЫ РАДОСТИ

Вдруг у четвертого ряда все остановились, и я услышал испуганные возгласы: оказалось, что Дун сидит на своем месте в четвертом ряду, у прохода, и глаза его закрыты, а руки сложены на груди.

Мертвый?

Да ничего подобного!

Слеза, огромная, сверкающая и прекрасная, скатилась по его щеке. А вот и еще одна, больше и прекраснее прежней, выкатилась из другого глаза. Подбородок у Дуна был влажный, и было ясно, что начал плакать он не сейчас.

Его обступили, над ним склонились, тревожно всматриваясь в лицо.

– Ты что, заболел?

– Плохую новость услышал?

– О боже! – воскликнул Дун. Он тряхнул головой, будто хотел с нее что-то сбросить.

– О боже, – произнес он наконец, – ведь у нее ангельский голос!

– Ангельский?

– Да, – кивнул он.

Взгляды всех обратились на пустой серебристый экран.

– Это ты… про Дину Дурбин?

Дун всхлипнул:

– У нее голос как у моей дорогой покойной бабушки…

– Что ты плетешь? – оборвал его Тималти. – Совсем не такой был у нее голос!

– А кто это может знать лучше меня? – Дун вытер глаза и высморкался.

– Значит, не побежал ты только из-за этой девки, из-за Дурбин?

– "Только", – горько передразнил его Дун, – «только»! Да это кощунство, бежать после такой музыки! Все равно что прыгнуть во время венчания через алтарь или затанцевать на похоронах.

– Хоть бы предупредил нас, – и Тималти посмотрел на него злым взглядом.

– Как я мог предупредить? Было такое чувство, будто мне бог открыл вдруг глаза и уши. Последнее, что она пела… «Прекрасный остров Иннисфри», да, Кланнери?

– А что еще она пела? – спросил Фогарти.

– "Что еще она пела"! – вскипел Тималти. – Половина из нас потеряла по его милости весь сегодняшний заработок, а его, видите ли, интересует, что еще она пела! Пошел отсюда!

– Оно конечно, деньги правят миром, – согласился Дун, снова смежая веки, – но выносить их власть помогает нам музыка.

– Что происходит? – громко раздалось откуда-то сверху.

Кто-то, перегнувшись через перила балкона, смотрел на нас и дымил сигаретой.

– Из-за чего шум?

– Киномеханик, – прошептал Тималти и уже вслух: – Здорово, Фил! Это мы, команда! У нас тут один небольшой спор по этике, если не хуже – по эстетике. И… э-э… скажи, пожалуйста, нельзя ли еще раз проиграть гимн?

– Гимн? Еще раз?

Те, кто выиграл, обеспокоенно зашевелились, стали переступать с ноги на ногу и подталкивать друг друга локтями.

– Хорошая мысль, – сказал Дун.

– Неплохая, – подтвердил Тималти, теперь сама хитрость.

– Богу было угодно лишить нашего Дуна сил.

– Попался, как рыба на крючок, на фильм тридцать седьмого года, – добавил Фогарти.

– Чтобы все было по-честному… – И Тималти без тени смущения снова посмотрел вверх. – Фил, мальчик мой, скажи, пожалуйста, последняя часть фильма еще здесь?

– Не в дамском же туалете, – ответил, попыхивая сигаретой, Фил.

– До чего остроумный малый! Ну а теперь, Фил, голубчик, скажи, пожалуйста, не мог бы ты снова прокрутить последние кадры, повторить для нас конец?

– Только это и нужно?

На какой-то миг всеми овладела растерянность, но мысль о новом состязании слишком соблазняла даже тех, чьи выигрыши ставились теперь под вопрос. Все закивали, и недолгое молчание кончилось.

– В таком случае, – крикнул сверху Фил, – я и сам ставлю шиллинг на Хулихена!

Те, кто выиграл, разразились смехом и победными кликами; они явно собирались выиграть снова. Хулихен благодарно помахал им рукой. Проигравшие стали тормошить Дуна:

– Слышал, как тебя оскорбляют? Не спи, старина!

– Как только девица, черт бы ее побрал, запоет, сразу оглохни!

– Все по местам, быстро! – И Тималти начал торопливо распихивать на две стороны собравшихся.

– Нет зрителей, – сказал Хулихен, – а какое же это состязание без зрителей, какой это бег с препятствиями?

– Тогда… – и Фогарти обвел нас, моргая, взглядом, – зрителями будем мы сами!

– Идет!

Довольные, все бросились рассаживаться по креслам.

– Или еще лучше, – послышался откуда-то из передних рядов голос Тималти, – почему бы нам не разделиться на две команды? Дун и Хулихен – это само собой, но за каждого болельщика Дуна или, соответственно, Хулихена, который выскочит до того, как гимн приморозит его к месту, будет засчитываться дополнительное очко – согласны?

– Согласны!

– Простите, – сказал я, – но ведь некому судить снаружи.

Все головы повернулись в мою сторону.

– Ах ты, черт! – вырвалось у Тималти. – Верно. Нолан, наружу!

Чертыхаясь, Нолан потащился по проходу к дверям.

Из кинобудки наверху показалась голова Фила:

– Ну что, оболтусы, готовы?

– Готовы – если готова девица и готов гимн!

И свет погас.

Оказалось, что я сижу рядом с Дуном, на втором месте от прохода. Я услышал его просящий шепот:

– Толкай меня, парень, не давай красоте отвлекать от дела, хорошо?

– Да замолчи ты! – оборвал его кто-то. – Не мешай смотреть, ведь тут тайна…

Да, пожалуй, она была тут, тайна песни, искусства, жизни, юная девушка, поющая на экране, где ожило неумирающее прошлое.

– Мы на тебя надеемся, Дун, – шепнул я.

– Что? – отозвался он. Он глядел на экран и улыбался. – Посмотри только, до чего хороша! Слышишь, как поет?

– Мы на тебя поставили, Дун, – напомнил я. – Готовься!