Сборник "Иван Опалин" [5 книг]

— Снимите. Все равно от Тепляковой никакого проку, на ее рубрику одни жалобы. Ладно бы рецепты какие-нибудь давала полезные, но пишет откровенную чушь о сознательных домохозяйках… И какого черта вы пропустили ее заметку "В плену примуса"? Как, объясните, можно быть в плену примуса? Не понимаю, простите, не понимаю!

Эрманс работал в прессе с самой революции, то есть уже одиннадцатый год, и потому не стал напоминать коллеге, что злосчастный примус пролез в печать с благословения самого Поликарпа, который не удосужился вычитать текст.

— Агента видели? — неожиданно спросил заведующий, круто меняя тему.

— Из угрозыска? Видел.

— И как он вам?

— Кажется, исполнительный.

— А. Ну-ну, — как-то неопределенно протянул заведующий и, встряхнувшись, завел речь о текущих делах.

Меж тем исполнительный агент — точнее, помощник агента — отпустил художника, сложил бумаги, тщательно спрятал их во внутренний карман пиджака и, ни с кем не прощаясь, покинул трудовой дворец. Опалин привык доверять своему инстинкту, и тот подсказал ему, что для одного дня он получил более чем достаточно впечатлений и теперь необходимо как следует все осмыслить в тишине. Однако далеко от бывшего воспитательного дома он не ушел.

Едва он прошел пару десятков шагов по Солянке, рядом с ним взвизгнули шины. Распахнулась дверца затормозившего автомобиля.

— Садись, — командным тоном бросил сидевший внутри человек. — Есть разговор.

Опалин поглядел на лицо говорившего, тронул в кармане рукоять "браунинга", который всегда носил с собой, и забрался в машину. Ему и самому было интересно, о чем пойдет речь.

Глава 4 Контуры жертвы

— Ты, Жора, не гони, незачем, — сказал человек шоферу, который вел машину. — Покатай нас… по Садовому, что ли. А потом я тебя в Большой Гнездниковский отвезу, — добавил он, обращаясь к Опалину.

— Я не знал, что у вас машина есть, — заметил Иван, чтобы сказать хоть что-то.

— Не моя она. Казенная. На ней друг ездит, он в Реввоенсовете сейчас. Иногда посылает за мной — по делам, ну и так. — Говоря, заведующий рубрикой "За оборону СССР" Лапин буравил взглядом лицо собеседника. Опалин не любил, когда его изучали таким образом, и постарался принять максимально нейтральный вид. — А ты меня обидел.

— Я? — удивился Иван.

— Угу. Пять вопросов задал и — гуляйте, товарищ. Кто так делает? Допросы с умом вести надо. Незаметно к главному подводить, а ты все напрямки ломишься. Когда видели, да как выглядел, да были ли у него враги, — в сердцах передразнил бывший военный. — Конечно, были. Вот хотя бы Басаргин.

— Да? — как-то неопределенно молвил Опалин. Он уже знал, что писатель не ладил с Колосковым, но ему было интересно узнать версию Лапина.

— Ты в курсе, что Алексей Константинович его выгнать хотел?

— А Басаргин что, не член профсоюза?

— Член, конечно.

— Тогда его просто так уволить нельзя.

— Наивный ты, Ваня, — сказал Лапин не то с сожалением, не то с подобием зависти к молодости собеседника, которая позволяла тому высказываться столь категорично. — Захотели бы — уволили.

— А Колосков всерьез захотел?

— Так я о чем? Насилу его Поликарп переубедил — мол, сейчас не стоит этим заниматься, давайте вы сходите в отпуск, и потом мы вернемся к этому вопросу. Только Колосков после отпуска не передумал бы. Он злопамятный был.

— А чего он на Басаргина взъелся?

— Насмешник он. Никого не уважает. И белый.

— В каком смысле? — осторожно спросил Опалин.

— В прямом. Враг он нам, понимаешь? Его от действительности нашей корежит, а вот повспоминать, что было перед войной… Присяжные поверенные всякие, протоиереи… Вспоминают старое да глаза закатывают, как, мол, хорошо тогда было. Но Басаргин хотя бы не скрывается, — прибавил Лапин другим тоном. — Честный враг. Это я уважаю. Куда хуже — приспособленцы всякие, сволочь, которая в редакции толчется. Насмотрелся я, Ваня, на них, и иногда, знаешь, в голову мыслишка скверная лезет — для чего я кровь проливал? Чтобы эти фрукты пиво пили и анекдоты травили?

Вместо "фруктов" он употребил куда более емкое и выразительное слово, но Опалин был не из тех, кого можно пронять ругательствами.

— Послушайте… — начал он.

— Слышь, давай на "ты", без церемоний, — перебил его Лапин. — Меня от всех этих цирлихов-манирлихов тошнит.

— Слушай, — сказал Опалин, пересилив себя, — ты мне что хочешь сказать, командир? Басаргин ухлопал Колоскова, чтобы тот его не выгонял?

— Чудак ты, Ваня, — сказал Лапин, коротко хохотнув. — Я ж при этом не присутствовал, но сам посуди: раз Колоскова нет, Басаргина оставят в покое. Мотив? Как по мне, вполне. У Басаргина жена иждивенка, и живут они только на то, что он получает. Выгонят его, и куда он пойдет? На биржу труда? Кому он нужен…

— А что, кроме Басаргина, с Колосковым никто не ссорился?

— Конечно, ссорился.

— Кто?