Все оказалось на месте, никто не покушался на его вещи, и Иван с облегчением перевел дух. Он наконец вспомнил, где находится: у Басаргина. Не то чтобы Опалин напросился в гости с задней мыслью, все получилось как-то само собой, но он был не прочь увидеть писателя в домашней обстановке, так сказать, без покровов. Дома человек чаще всего показывает свое истинное лицо — он дает себе волю и не стесняется условностями, которые в других местах вынуждают его держаться в рамках приличий. Но пока что Иван видел лишь отдельные детали домашней жизни Максима Александровича: причудливый письменный стол, статьи на стене, заморенную женщину лет 35 и книги. Много, много книг.
Опалин шевельнулся, но мягкое кресло не желало его отпускать, и он поймал себя на мысли, что вставать ему не очень-то и хочется. В углу, где он сидел, было довольно темно. Слева громоздились важные высокие шкафы, впереди громадой застыл рояль с наваленной на крышке всякой всячиной, а наверху этой горы сидела серая кошка и гипнотизировала Ивана мерцающими желтыми глазами.
— Кошка! — шепнул Опалин. — Иди сюда.
Она поглядела на него подозрительно, соскользнула со своего насеста и куда-то спряталась. Он встал, пригладил волосы и двинулся на свет, который шел из-за рояля. Там был накрыт стол, на скатерти стояли тарелки и чашки.
— А вот и вы! — воскликнул Басаргин. — Мы не стали вас будить. Варя мне не разрешила, человек, говорит, устал… Присаживайтесь, пожалуйста. Еду мы вам оставили, правда, не всю…
— Муж мне сказал, что вам приходится по ночам работать, — добавила Варя. — Давайте я налью вам чаю…
Он сел. Белая скатерть, красивые чашки, то, что за ним ухаживали, — все это сплеталось в дивное ощущение уюта, которое Иван в своей жизни испытывал крайне редко. В рояле что-то печально и протяжно прозвенело, словно мимо пробиралось привидение, когда-то привязанное к этому инструменту, и, не устояв перед искушением, нырнуло под крышку и нажало на одну из клавиш.
— Нет, я ночью не работал, — ответил Иван на слова хозяйки. — Я утром товарища из петли вытаскивал.
Басаргин, который провел с Опалиным полдня и отлично помнил, что тот даже не упоминал ни о чем подобном, уставился на него с изумлением.
— И что же… спасли? — спросил он.
— Какое спасли, — вяло отозвался Иван. — Он вторые сутки висел… окоченел уже. Это он начинал дознание по делу Колоскова…
Варя, отставив чашку, смотрела на говорящего с сочувствием.
— Вы дружили? — спросила она.
— Нет, друзьями мы не были, но знал я его хорошо. А сегодня мне пришлось держать его труп, пока… пока коллега веревку резал.
— Его убили? — спросил Басаргин.
— Похоже, что нет. Сам.
— Из-за чего же он… — начала Варя, но муж выразительно посмотрел на нее, покачал головой, и она умолкла.
— Семейные дела. Жена ушла, он напился, потом повесился. А мужик он был хороший и работник отличный, — сказал Опалин. — От трех бандитов отбился однажды и двух из них задержал… И вот так пропал. Из-за своей же бабы…
Как врач, хоть и бывший, Басаргин мог сказать много умного о том, сколько самоубийств совершается под воздействием паров спиртного и какую роль в этих самоубийствах играют самые близкие люди. Однако он был не только доктор, но и человек с большой буквы и понимал, что любые слова тут окажутся излишними.
— Ох, — встрепенулась Варя, — что ж вы ничего не едите? Может, вам кофе сварить? Или омлет сделать? Вы только скажите…
Она захлопотала, забросала Ивана словами. Он со смущением стал отказываться, беседа потекла по другому руслу, и никто за столом уже не упоминал о том, что произошло утром. "А она лучше, чем он, — мелькнуло в голове у Опалина, когда Варя удалилась за новой порцией заварки. — Да, лучше…" Он и сам не знал хорошенько, на чем основано его убеждение, но инстинктивно чувствовал, что прав. "Интересно, мог ли он убить Колоскова? Все-таки врач…"
В дверь просунулась кудрявая баба в пестром платьице, искательно улыбнулась и спросила, не найдется ли у гражданина Басаргина лишних спичек. Он дал ей коробок, который она вернула, оставив себе три спички.
— Нам лишнего не надоть, — умильно пела она, кося хитрым глазом в сторону зеленых петлиц опасного сопляка, сидящего за столом.
Когда она ушла, Басаргин спохватился, что свет, который Варя притушила, чтобы не тревожить спящего Ивана, горит еле-еле, и повернул выключатель. Стало так светло, что Опалин разглядел рисунок на дальней ширме — кувшинки — и увидел, что кошка забралась на самый высокий шкаф, с которого гордо взирала на всех, как Наполеон в изгнании.
— Ваня, вы где-то учитесь? — спросил Басаргин.
— Нет, — коротко ответил Опалин. — Зачем?
— Мне кажется, — заговорил писатель, тщательно подбирая слова, — что у вас есть определенные способности, а их следует развивать образованием.
— Образование — это хорошо, когда времени много, — тотчас поставил его на место Опалин, — а мне работать надо. Какой-нибудь Колосков сам себя не найдет.
Басаргин нахмурился.